Отправлено: 16.09.10 00:24. Заголовок: Дипломатия Людовика XIV скачать

 Отправлено: 19.09.10 08:17. Заголовок: ФАВОРИТКИ ЛЮДОВИКА X..

ФАВОРИТКИ ЛЮДОВИКА XIV

Ищите женщину! Всемирно известная формула французской народной мудрости. Ищите женщину настойчиво и упорно, если хотите понять тайные пружины, которые привели к войне, к дворцовому перевороту или к падению одного государственного деятеля и замене его другим, к заключению или разрыву дипломатического союза. Примеры? Их дает в избытке эпоха Людовика XIV.

Фаворитки короля оказывали влияние не только на жизнь Версальского двора, но и на внутреннюю и.внешнюю политику Франции. Сила этого влияния, его формы и результаты зависели от личных качеств, придворных связей и целей знатной дамы - очередной привязанности Его Величества. С течением времени король все более внимательно прислушивался к мнениям и советам близких ему женщин.

Их было много, и разных. В юношеские годы пылкое чувство объединило Людовика с Луизой деЛавальер. Молодая женщина, получившая не придворное, а провинциальное воспитание, была предана королю. Она редко вмешивалась в большую политику, но весьма активно продвигала на доходные государственные посты своих родственников и друзей.

Все в жизни меняется. И Луизу сменила маркиза Франсуаза де Монтеспан. Эта королевская фаворитка, бросившая мужа, фактически царствовала при дворе. Ее гнева боялись члены семьи Людовика и самые высокопоставленные лица в королевстве. Маркиза была в курсе важнейших политических решений. К ее мнению прислушивались министры, генералы и послы. Эта хищная женщина обогащалась за счёт государственной казны. Огромные суммы тратились на содержание ее дворца под Парижем, на покупку земель и драгоценностей.

Свое падение Монтеспан подготовила собственными руками. Она познакомила короля с Франсуазой Скаррон, которая вошла в историю под именем маркизы Ментенон. Ментенон стала второй (после смерти Марии Терезии) законной женой Людовика XIV. Они сочетались церковным браком, так никогда и не обнародованным. Непризнанная королева играла тайную, но активную политическую роль. Важнейшие вопросы внутренней и внешней политики страны решались в ее присутствии и при ее участии.

В Испании Ментенон имела при дворе "своего человека" - принцессу Юрсен, выполнявшую фактически в течение ряда лет функции премьер-министра испанского короля Филиппа V, внука Людовика XIV. С Юрсен тесно связана вся драматическая история франко-испанских отношений в период тяжкой и многолетней войны за испанское наследство.

Четыре женских портрета... Много это или мало? Немного. Особенно если учесть ту большую роль, которую женщины играют в истории и политике.

 Отправлено: 19.09.10 08:18. Заголовок: ФАВОРИТКИ КОРОЛЯ &#..

ФАВОРИТКИ КОРОЛЯ

"Я всем приказываю: если вы заметите, что женщина, кто бы она ни была, забирает власть надо мной и мною управляет, вы должны меня об этом предупредить. Мне понадобится не более 24 часов для того, чтобы от нее избавиться и дать вам удовлетворение". Так говорил Людовик XIV своим придворным. Он любил подчеркивать, что государственные интересы для него всегда выше личных. "Время, которое мы отдаем нашей любви, никогда не должно наносить вреда нашим делам". Высказав в "Мемуарах" эту мысль, король заметил: "Как только вы дадите свободу женщине говорить с вами о важных вещах, она заставит вас совершать ошибки".

Смесь правды и лжи! Да, редкий случай в истории: трудолюбивый король. Плохо ли, хорошо ли, но государственными делами Людовик XIV занимался ежедневно, всю свою жизнь (после смерти Мазарини, разумеется). Правда, и для женщин у него оставалось время. Они играли в жизни монарха большую и важную роль. В молодости король часто менял свои привязанности. И каждая из его фавориток имела официальное положение при дворе. Вместе с Людовиком XIV молились его законная и незаконная семьи. Стоило распространиться слуху, что Его Величество обратил свой взор на какую-то очаровательную даму, как ей начинали оказывать знаки внимания. Придворные вставали, когда она входила и выходила. Многочисленные дети, появлявшиеся на свет божий от фавориток, получали титулы герцогов и графов, занимали генеральские и адмиральские должности. Все они обладали большими личными состояниями, вступали в браки с отпрысками самых известных аристократических семей Франции и Европы.

Содержание фавориток дорого обходилось государственной казне. Сластолюбивый монарх был щедр. Он одаривал любовниц дворцами, поместьями, землями, драгоценностями, деньгами. Их просьбы безропотно удовлетворяли министры и другие государственные чиновники. Даже отвергнутые фаворитки до конца дней своих пользовались милостями владыки.

Играли ли дамы сердца короля политическую роль? На этот вопрос трудно дать однозначный ответ. Все они с помощью короля получали выгодные должности, титулы и звания для своих родственников и друзей, возвышали одних, изгоняли других. Но реальное и многолетнее влияние на внутреннюю и внешнюю политику страны оказывала лишь вторая, хотя и официально непризнанная, жена Людовика XIV - Франсуаза де Ментенон.

Получив единоличную власть, Людовик XIV, попирая законы Божьи и человеческие, дал волю эмоциям. Нельзя сказать, что он быстро и легко менял свои сердечные привязанности. Нет. Роман с Луизой де Лавальер продолжался десять лет. Молодая женщина любила Людовика искренне, не преследуя далеко идущих эгоистических целей.

Луиза родилась в 1644 г. в Type в католической дворянской семье. Ей было 17 лет, когда она стала фрейлиной Элизабеты Шарлотты, жены Филиппа Орлеанского. Девушка была наивной, скромной, привлекательной. Маркиза де Севиньи замечала: "Эта маленькая фиалка, прятавшаяся под травой, стыдилась быть любовницей, быть матерью, быть герцогиней".

Вначале король скрывал свою связь с Лавальер, нигде вместе с ней не появлялся, а в 1663 г. она переехала во дворец. У Лавальер было двое детей от Людовика XIV. Уже в раннем детстве малышей у матери отобрали. Сын стал графом Вермандуа, адмиралом Франции, дочь - мадемуазель Нант - вышла замуж за принца Конти и рано овдовела.

Всеми делами фаворитки занимался генеральный контролер финансов Кольбер. Когда Людовик XIV находился в армии, он пересылал ему письма молодой женщины, глубоко несчастной потому, что искренне полюбила мужчину, бывшего на ее беду монархом. По поручению короля Кольбер купил для Луизы имение Вожур в Ренси в департаменте Сен-Сен-Дени. Акт о покупке датирован13 мая 1667 г. Стоимость - 800 тыс. ливров, целое состояние. Неизвестно, посещала ли когда-либо мадемуазель деЛавальер принадлежавшие ей владения, но она стала герцогиней Вожур.

Сама Луиза у Людовика XIV ничего не просила, но и от его даров не отказывалась. Она получала крупные суммы от Кольбера и тратила деньги быстро и безрассудно. Фаворитка любила драгоценные камни и скупила их в большом количестве у герцогини Мазарини.

...Ничто не вечно под луной. Уже в 1666 г. придворные стали замечать признаки охлаждения короля к "хромоножке из Тура" (Луиза с детства немного прихрамывала). Появилось новое увлечение - замужняя дама, маркиза Франсуаза де Монтеспан.

Жестокость Его Величества, казалось, была безграничной. Он поселил Луизу и Франсуазу в замке Сен-Жермен-ан-Ле в смежных апартаментах с одной входной дверью и настаивал, чтобы женщины делали вид, что поддерживают хорошие отношения: вместе обедали и гуляли в парке, играли в карты. Возвращаясь с охоты, Людовик проходил к Луизе, переодевался и, едва бросив ей несколько слов, направлялся к Монтеспан, у которой оставался весь вечер. Злая на язык Элизабета Шарлотта писала:

"Мадам Монтеспан издевалась над мадемуазель Лавальер, обращалась с ней плохо и вьтуждала короля поступать таким же образом. Он относился к ней жестоко и насмешливо, доходил до оскорблений. Когда король направлялся через комнату Лавальер к Монтеспан, то, побуждаемый последней, оставлял свою маленькую собачку - красивого спаниеля по имени Малис - герцогине со словами: "Держите, мадам, вот ваша компания! Этого вам достаточно".

Людовик заставил Луизу стать крестной матерью младшей дочери Монтеспан. На следующий день после крестин брошенная фаворитка приехала к настоятельнице монастыря кармелиток в Париже на бульваре Сен-Жак с просьбой постричь ее в монахини. Но в святую обитель принимали только девушек, а не женщин со скандальной репутацией. Вновь и вновь возвращалась Луиза в слезах к настоятельнице и в конце концов своими мольбами тронула ее сердце.

Из жизни мирской 30-летняя женщина ушла в мир религии. В апреле 1674 г. она бросилась на колени перед Марией Терезией, просила и получила у нее прощение. Последнее посещение мессы. Сентиментальный монарх ударился в слезы, но он не задерживал бывшую любовницу. Выйдя из часовни, она села в карету вместе с двумя своими детьми. Родители и друзья разместились в другом экипаже. Собрались придворные. Луиза в парадном платье была изящной и привлекательной. Одни присутствовавшие плакали, говоря, что это похороны, другие - вслух восхищались молодой женщиной. Вспоминали, что 13 лет назад, день в день, Луиза приехала в Фонтенбло как придворная дама. Теперь за ней навсегда закрылись тяжелые двери монастыря. Герцогиня Вожур получила новое имя; сестра Луиза-Милосердие. У нее появился и новый постоянный адрес: монастырь кармелиток, бульвар Сен-Жак, Париж. В монашеской келье провела она 36 лет, больше половины своей жизни.

Молодая, полная сил Луиза ушла в небытие. Наступила "эпоха Монтеспан". Так говорили при дворе.

Франсуаза Монтеспан происходила из знаменитого аристократического рода Рошешуар. По своему внешнему облику она отвечала тогдашним придворным вкусам: полная, светловолосая, с голубыми глазами. Но новая фаворитка не отличалась ни аристократическими манерами, ни благородным характером. Ей, правда, нельзя было отказать в уме и наблюдательности. Но это нисколько не мешало Монтеспан быть женщиной капризной и, как говорили при дворе, язвительной, "кусающейся". Ее злого языка боялись, и не без оснований: она не щадила никого, лишь бы развлечь и заинтересовать Людовика XIV. И в то же время в Монтеспан было много детского, ребяческого. Она могла запрячь шесть мышей в изящную маленькую карету. У нее были свои козы, о которых она заботилась. Она отдавала своим забавам много внимания и, разумеется, денег.

Монтеспан отличали тщеславие, самовлюбленность. Если королеве шлейф нес ее паж, то Монтеспан - придворная герцогиня. В присутствии фаворитки даже герцогини сидели не на стульях, а на табуретах. В Версале она имела 20 комнат, а Мария Терезия - 10 вместе с комнатами для придворных дам. У фаворитки был собственный двор, ее посещали генералы, министры, послы.

Все желания фаворитки выполнялись точно и быстро. Она захотела иметь свои корабли в морях Леванта - и их построили и вооружили за государственный счет. Очередная блажь: Монтеспан понадобились медведи в саду и даже в помещении - она получила их. В одну из ночей "невоспитанные хищники" ободрали обои в комнатах дворца в Версале, и с ними пришлось расстаться. Монтеспан, любительница азартных игр, проигрывала в карты целые состояния, и король платил ее долги. Однажды под Новый год она проиграла более 600 тыс. ливров, а через три месяца еще 4 млн. ливров. Расплачивалась неизменно государственная казна.

Людовик XIV не жалел денег на свою фаворитку. Кольбер приобретал для нее дорогие серьги, браслеты, колье из бриллиантов. Недалеко от Версаля, в Кланьи, построили для Монтеспан дом, но она заявила, что такое помещение подходит только для певички из оперы. Здание сломали и построили по плану архитектора Мансара большой дворец, стоивший 28 млн. ливров. 12 января 1674 г. Людовик XIV писал Кольберу: "Мадам Монтеспан очень хотела разбить сад уже этой осенью; сделайте все необходимое, чтобы удовлетворить ее просьбу, и сообщите мне о мерах, какие вы примете для этого". Расходы на поместье маркизы составили 405 тыс. ливров. Для сравнения скажем, что в то время бюджет французского флота составлял 12,5 млн. ливров.

Не только в Кланьи, но и в Версале "султанша" (так между собой называли де Монтеспан придворные) чувствовала себя хозяйкой. "Госпожа де Монтеспан пишет мне, что Вы, Кольбер, спрашиваете ее, какие еще пожелания следует учесть в ходе строительных работ в Версале, - писал Людовик. - Вы правильно сделали, поступив таким образом. Продолжайте угождать ей всегда". И министры угождали, строились дворцы, оказывались почести. Фаворитку охранял отряд именитых дворян. От кого? От ревнивого мужа.

Маркиз де Монтеспан имел поместье поблизости от франко-испанской границы. Он был небогат и, несмотря на древность рода, не вылезал из долгов.

Когда король обратил на Монтеспан внимание, она - надо отдать ей должное - забеспокоилась и просила мужа поскорее покинуть Версаль. Маркиз не сделал этого и жестоко поплатился. Он любил жену и не хотел ее уступать никому, даже Его Величеству. Обманутый супруг устраивал Людовику сцены ревности, открыто жаловался на короля придворным. Его успокаивал даже Мольер. В комедии "Амфитрион" прославленный драматург писал: "Делить супругу с Юпитером не позорно".

Маркиз так не считал. Он вламывался в комнату жены, грозил забрать детей, которые по закону принадлежали ему, Монтеспана безвинно посадили в Бастилию. Но история была слишком скандальной и неприличной и ревнивца вскоре выпустили из грозной тюрьмы, испугавшись огласки любовной истории короля. Маркиза отправили в поместье, где он устроил "похороны" бывшей супруги.

Монтеспан собрал родных, друзей, прислугу и объявил им о кончине Франсуазы. На следующий день во дворе замка можно было увидеть странное шествие: несколько человек несли пустой гроб, обтянутый черной материей, за ним шли маркиз и двое его детей, юноши-служки со свечами в руках пели. Перед тем как войти в часовню, Монтеспан приказал открыть двери настежь с громким возгласом: "Мои рога слишком велики для узкого входа". Гроб опустили в землю и имя маркизы высекли на надгробном камне.

Маркиз Монтеспан так до конца дней своих не простил жене измены. Он отправил письмо Марии Терезии, в котором сообщил о любовной истории короля, что, разумеется, усилило ненависть Людовика XIV к маркизу. Король побаивался отвергнутого мужа и внимательно следил за его появлением в столице. 17 мая 1679 г. Его Величество писал Кольберу: "Господин Монтеспан в Париже и следовало бы наблюдать за его поведением. Этот сумасшедший способен на экстравагантные выходки". Генеральному контролеру финансов поручалось принять меры, чтобы маркиз покинул Париж "как можно быстрее".

В таких условиях развод Монтеспан, и без того противоречивший жестким традициям католической церкви, стал еще более затруднительным. Для обретения неверной супругой свободы требовалось по закону несколько лет. После многочисленных отсрочек и выполнения бесчисленных формальностей генеральный прокурор Парижского парламента принял решение о прекращении брачного союза супругов Монтеспан. Маркиз вел себя на суде достойнейшим образом, защищая интересы двоих детей, разоренных продажей имущества отца. Агенты короля вынуждены были согласиться на материальную компенсацию маркизу.

Итак, Франсуаза де Монтеспан властвовала при дворе. Она присутствовала на всех придворных церемониях, занималась вопросами этикета и моды, вершила судьбы придворных. Одним она давала состояния, звания, титулы, других - разоряла, изгоняла, подвергала опале. Политика ее интересовала мало, но государственными делами она вынуждена была заниматься. Стихией маркизы были дворцовые интриги.

Шло время и отношения Людовика с фавориткой становились все более напряженными. Монтеспан утомляла и раздражала короля своими капризами, непомерными требованиями, неуемной жаждой денег и власти. Конец многолетней связи приближался. В апреле 1675 г. произошел публичный разрыв между Франсуазой и королем. Она уехала в Париж.

Прошло несколько лет, и над Монтеспан нависла угроза обвинения в покушении на жизнь короля.

...Генерал-лейтенант парижской полиции Никола де ла Рейни неуверенной походкой вошел в кабинет государственного секретаря по военным делам Лувуа, положил перед государственным секретарем объемное досье и сказал: "Читайте!". Через несколько минут Лувуа поднял голову. Руки у него дрожали: "Мы должны предупредить короля". Собеседники посмотрели друг на друга с тревогой и страхом.

Для такой реакции были основания. Монтеспан оказалась втянутой в "дело о ядах". Расследование его началось в 1677 г. Арестовали нескольких "колдуний" и раскрыли настоящий вертеп убийц-отравителей. Замешанными в уголовной истории оказались племянницы Мазарини, графиня Суассон, герцогиня Буйон, маршал Люксембург, многие придворные, крупные чиновники. Главную преступницу Вуазен сожгли 22 февраля 1680 г. В этот день Мольер остался без зрителей: все отправились смотреть публичную казнь, ставшую редким явлением.

Перед Лувуа лежали показания Маргариты Вуазен, дочери казненной. Маргарита обвинила Монтеспан в преступных замыслах против короля. Лувуа приказал Рейни хранить досье в строжайшей тайне.

"Дело о ядах" приобрело совершенно неожиданный для Людовика XIV оборот. Дальнейшее следствие стало лично для него опасным. Поэтому Правовая палата, специально созданная для подготовки суда, была распущена в июле 1682 г. Она успела отправить на костер 36 человек.

Современные историки и юристы заново изучили документы той далекой эпохи. Многие обвинения в адрес Монтеспан отпали. У маркизы не было преступных намерений в отношении короля, не замышляла она и убийств своих соперниц. Но Франсуаза посещала Вуазен и присутствовала на ее колдовских сеансах.

Все это мы знаем теперь, в конце XX в. Но 300 лет назад французский монарх рассуждал иначе. Он был напуган и прекратил все контакты с ней. Однако она продолжала появляться в Версале.

Майским утром 1691 г. необычная сцена в Версальском дворце привлекла внимание придворных. Из окон апартаментов, занимаемых Франсуазой Монтеспан, два человека выбрасывали мебель. Охрана потребовала прекратить бесчинства. Неожиданно появился герцог Менский, сын отвергнутой фаворитки, и заявил: "Это делается по моему приказу!". Оказалось, что помещения перешли к неблагодарному отпрыску и он их освобождал таким образом.

И после разрыва с Монтеспан Людовик XIV продолжал выплачивать ей крупные суммы. Летописец двора Донжо записал в своем дневнике 12 апреля 1707 г., что Монтеспан ежегодно получала от короля 1 млн. 200 тыс. ливров. Безмерной была монаршья щедрость!

Монтеспан покинула двор в 1692 г. Последние годы жизни она провела в одиночестве, вымаливая прощение у Бога, измучила себя постами и молитвами. Во искупление грехов она носила подвязки и пояс с железными гвоздями. Ее постоянно терзал страх смерти и ада.

Монтеспан умерла в 1707 г. в возрасте 66 лет. До этого она просила мужа о прощении, хотела вернуться к нему. Но маркиз ответил, что и слышать не хочет о своей бывшей жене.

Заслуженная расплата за женское предательство, скажет читатель. Возможно. Но судьба жестоко наказала Монтеспан: она сама познакомила короля с будущей соперницей. Недаром пословица говорит: "Хочешь потерять мужа - познакомь его с подругой". Увы, сказано точно. Такова жизнь.

 Отправлено: 19.09.10 08:20. Заголовок: НЕПРИЗНАННАЯ КОРОЛЕВ..

НЕПРИЗНАННАЯ КОРОЛЕВА

Кто же она, счастливая соперница "султанши" Монтеспан? Франсуаза д'Обиньи, вошедшая в историю под именем маркизы де Ментенон. Родилась она 27 ноября 1635 г. в городе Ниоре, в 410 километрах от Парижа, в небольшом домике на улице Пон. Дом находился поблизости от тюрьмы, где ее отец отбывал когда-то наказание за неуплату долгов.

Франсуаза была внучкой гугенота Агриппы д'Обиньи, одного из героев религиозных войн во Франции. О нем говорили: поэт и разбойник, смелая шпага и быстрое перо. Агриппа, вначале безгранично преданный Генриху IV, возненавидел короля за измену вере. Сын Агриппы - Констан, отец Франсуазы, также обладал неукротимым нравом: застав жену с любовником, он убил ее. Убийца, фальшивомонетчик, картежник, Констан наделал кучу долгов и бежал на Мартинику. Через несколько лет вернулся и опять женился. Франсуаза бьша дочерью от второго брака. Мать рано умерла. Жизнь девочки стала тяжелой. Ее крестили в католическую веру, а воспитывала ее тетя, убежденная гугенотка. Незадолго до смерти отца, который стал губернатором Мартиники, Франсуаза побывала у него на острове.

Когда возвращались во Францию, на корабле девушке стало плохо, она надолго потеряла сознание. Решили, что она умерла. Моряки уже подготовились к похоронам, но неожиданно Франсуаза стала приходить в себя. Чудо спасло будущую непризнанную королеву Франции. Спустя годы Франсуаза рассказала эту историю епископу города Мец. Он заметил: "Из такой дали зря не возвращаются, возвращаются для свершений".

Необычно складывалась ее жизнь. В 1652 г. 16 лет ее выдали замуж за 42-летнего Поля Скаррона, талантливого поэта. Франсуаза бьиа привлекательной шатенкой, с черными глазами и смуглым лицом индианки. Она обладала такими редкими для ее возраста качествами, как сдержанность и рассудительность. "Я предпочла замужество монастырю", - говорила Франсуаза. И в течение восьми лет она ухаживала за тяжело больным мужем, разделяя с ним и беды, и радости.

Поль Скаррон свой ад прожил на земле. Паралич - видимо, следствие перенесенного в детстве полиомиелита - искривил Скаррона как букву "Z": колени были прижаты к животу, голова склонена к правому плечу, руки почти не двигались, только с помощью специального приспособления он мог писать. Ночью он испытывал страшные боли. Мучения свои скрывал нечеловеческими усилиями. Иногда страдания становились нестерпимыми и больной кричал. Скаррон принимал опиум, но даже он не всегда действовал: Франсуаза нередко целыми ночами сидела около мужа, помогала его мыть, одевать, кормить. Скаррон восхищался женой. Из писем поэта видно, что он был счастлив с ней. Этих людей, таких разных, связывала общая нелегкая судьба. Поль Скаррон умер в 1660 г.

Жил Скаррон на улице Сен-Луи в доме, аренда которого обходилась недешево - 350 ливров в год. Семью посещали многие именитые люди, и в их числе маркиз Монтеспан.

Мадам Монтеспан, познакомившись с мадам Скаррон, пригласила ее в качестве воспитательницы своих детей - незаконнорожденных детей короля. Скаррон поселилась в доме на улице Вожирар.

Знакомство двух Франсуаз для одной обернулось крушением всех жизненных планов. Ментенон воспитывала детей Людовика XIV, а он приглядывался к этой серьезной, спокойной, рассудительной, воспитанной, начитанной женщине - прямой противоположности шумной, капризной, раздражительной Монтеспан, - ангельское создание так красиво говорило о Боге, о душе. Все это привлекало короля, уже основательно уставшего от бурной жизни. Он с интересом и удовольствием читал письма мадам Скаррон, повествующие о жизни детей Его Величества. Письма привлекали простотой и ясностью изложения, литературным языком, которому способная женщина научилась у своего мужа и его друзей - литераторов.

Дружеские отношения двух Франсуаз постепенно перерастали во враждебные. Мадам Скаррон пыталась предотвратить конфликт. Даже через много лет она говорила: "Мадам Монтеспан и я были самыми близкими подругами в мире". Поистине лицемерная дружба двух соперниц.

Однако Франсуаза Скаррон проявила незаурядное искусство обольщения. Года два она "героически" сопротивлялась притязаниям Людовика и уступила только тогда, когда убедилась, что король влюблен в нее. В 1678 г., когда Монтеспан вернулась с курорта Бурбон-л'Аршамбо (в 289 километрах от Парижа), где она находилась несколько месяцев, место, которое ей ранее принадлежало, уже прочно заняла соперница.

Новая фаворитка во многом повторила историю своих предшественниц. Уже в 1674 г. она появилась при дворе в качестве фрейлины Элизабеты Шарлотты. Отношения у мадам Скаррон с ее "госпожой" были прохладными. Ни славы, ни денег они вдове не принесли. Помог Франсуазе, как и другим своим избранницам в прошлом, король. На полученные от него 200 тыс. ливров она купила в 40 километрах от Версаля, в районе Шартра, имение Ментенон. Дворец в стиле ренессанса, построенный при Франциске I, был отремонтирован. Людовик XIV как-то назвал свою пассию мадам де Ментенон; под этим именем она и вошла в историю.

Перемены в жизнь Ментенон внесла смерть королевы 31 июля 1683 г. Мария Терезия умерла в возрасте 53 лет. В начале своей болезни она испытывала лишь недомогание. Но медицина в те времена была варварской. Первый врач короля Дакен приказал вскрыть больной вену и пустить кровь. Один из его помощников предупредил, что это может грозить королеве смертью. Дакен настаивал. Через несколько часов после кровопускания Мария Терезия скончалась. Ее смерть не представляла политического события. Эта полная маленькая блондинка, плохо говорившая по-французски, не пользовалась влиянием при дворе.

Король, казалось, был потрясен смертью жены. В это трудно было поверить, хотя во имя собственного престижа внешне Людовик XIV соблюдал приличия: он изображал нежного супруга, неизменно проводившего ночи в семейной спальне. И Мария Терезия была вынуждена любезно относиться к фавориткам мужа, принимать их у себя. Людовик не только полностью подчинил себе жену, но и бесконтрольно распоряжался ее личным состоянием.

Когда закончилась церемония похорон, были описаны драгоценности королевы. Общая сумма составила 514 тыс. ливров, - на 424 тыс. меньше, чем к свадьбе: Людовик XIV раздаривал драгоценности жены своим любовницам.

После смерти Марии Терезии что-то надломилось в сознании Людовика. Король, устав от развлечений, преисполнился религиозного страха, боялся небесного наказания за земные грехи. Обстановка в Версале изменилась: придворные вели себя более сдержанно и осторожно. Впрочем,нравы при дворе остались прежними, просто, опасаясь гнева короля, трусливо скрывалось то, что раньше демонстрировалось открыто и нагло.

Монарх, вдруг сделавшийся богобоязненным, решил жениться на Ментенон. Тайное бракосочетание состоялось в 1683 г. (или в 1684 г. - существуют различные версии) в часовне в Версале. Венчал рабов божьих духовник короля Лашез. Присутствовали Лувуа, архиепископ Парижа Арле де Шамваллон, первый лакей Его Величества Бонтан. Вскоре для Ментенон отвели комнаты в Версальском дворце напротив апартаментов короля.


Итак, Франсуаза д'Обиньи, внучка гугенота, вдова поэта, стала женой короля Франции. Но разве бывает полное, безоблачное счастье? Брак мадам Ментенон остался для всех тайной, он не был узаконен, публично не объявлен при жизни Людовика (а тем более после его смерти). Фаворитка так и осталась фавориткой. Жестоко поступил по отношению к любимой женщине король! Несмотря на все ее настояния, он не решился возвести на трон вдову несчастного Скаррона.

Тщательно скрывая свою глубокую обиду, Ментенон на всех официальных церемониях вела себя как придворная, а не королева. Казалось, она не претендовала на особое положение, жила в Версале скромнее, чем Монтеспан (она занимала четыре небольшие комнаты).

Ментенон критически относилась к придворным дамам. Она, например, писала: "Женщины нашего времени для меня непереносимы, их одежда - нескромна, их табак, их вино, их грубость, их леность - все это я не могу переносить". Столь же нелестную оценку давала она и придворным мужам: "Я вижу страсти самые различные, измены, низость, безмерные амбиции, с одной стороны, с другой - страшную зависть людей, у которых бешенство в сердце и которые думают только о том, чтобы уничтожить всех".

Что же можно сказать о самой непризнанной королеве Франции? "Мадам Ментенон была женщиной не только суровой и жесткой: все в ней подчинялось приличиям и расчету. Ее набожность была не пылкой, порывистой, как у Лавальер, а сдержанной, обдуманной. Ее щепетильность всегда была выгодной для ее материальных интересов. Не лживая, но очень осторожная; не вероломная, но всегда готовая если не пожертвовать друзьями, то, по крайней мере, покинуть их; скорее создающая видимость добра, чем творящая добро. Без воображения, без иллюзий, эта женщина превосходила других скорее рассудком, чем сердцем. Она была вооружена против всех соблазнов. Страх скомпрометировать свое доброе имя защищал ее от всех опасностей". Справедливая оценка историка Топена.

Расчет. Всегда и во всем расчет. Пожалуй, и к здоровью короля Ментенон относилась внимательно потому, что прежне всего думала о собственных интересах. Герцог и летописец эпохи Сен-Симон замечает, что она следила за каждым шагом Людовика и особенно большое значение придавала его врачам. Именно Ментенон добилась изгнания из Версаля Дакена и назначения на его место Фагона.Фагон, по словам Сен-Симона, "принадлежал к числу блестящих и сильных умов Европы; любознательный ко всем вопросам, имеющим отношение к его ремеслу, он был выдающийся ботаник, хороший химик, искусный и знающий хирург, отличный врач, замечательный практик". Высокая оценка! Но она не спасает средневековую медицину от застуженной критики.

Отношения между супругами складывались необычно. Интимная жизнь короля претерпела перемены. Франсуаза не обладала достоинствами молодости: она была на три года старше Людовика XIV. "Французский король - противоположность другим государям: у него молодые министры и старая любовница", - говорил Вильгельм Оранский. Людовик жаловался духовнику Ментенон Годе де Маре, епископу Шартра, на ее холодность.

Известный французский историк Луи Бертран писал: "Людовик XIV был разочарован. Новая супруга вступила в конфликт со всеми его вкусами, со всеми влечениями, со всем, что было свойственно его натуре. Невозможно представить себе супругов столь отличных друг от друга. У нее не было никакой женской нежности. И к тому же ее едва ли можно было считать настоящей женщиной". Бертран продолжает: "Король должен бьи жестоко страдать от недостатков своей супруги, от этой буржуазной посредственности, которая, возможно, подходила директрисе Сен-Сира (лицей для благородных девиц, созданный Ментенон. - Ю.Б.), но ни в коей мере королеве Франции. Несмотря на все, он так высоко ценил ее верность и преданность, что терпел ее до конца".

Будем справедливы: и Ментенон переносила супруга с трудом. Эгоизм Людовика XIV не знал границ. В угоду своим желаниям он не считался ни с чем и ни с кем. Ментенон, больная, с высокой температурой и головной болью, должна была посещать балы, отправляться в различные поездки вместе с двором. Она боялась сквозняков - он настежь открывал окна в любую погоду. Она любила рано ложиться спать - он работал поздно и непременно хотел даже ночью иметь собеседницу. Всегда ли Франсуаза безупречно соблюдала принципы церковной морали? У мадам Скаррон был в свое время любовник - аристократ Луи де Вилларсо. Несколько лет продолжался роман. И сейчас в замке, когда-то принадлежавшем Вилларсо, можно увидеть написанный им лично портрет обнаженной Ментенон.

Королева могла покаяться и еще в одном грехе: она, набожная и чопорная, в течение многих лет поддерживала дружеские отношения со знаменитой куртизанкой, великой блудницей Нинон де Ланкло. Эта более чем сомнительная с точки зрения религиозной морали дружба была полезной Ментенон: Нинон имела обширнейшие связи. Она была в курсе всех придворных интриг и умела хранить тайны. В салоне Нинон можно было встретить самых знаменитых людей королевства. Виделись подруги тайно и редко.

Говорят, что осознание своих грехов помогает понять и простить чужие. Ментенон, хладнокровная и самолюбивая, ничего не прощала. Она вынуждена была не замечать любовные интриги своего супруга: более 10 лет продолжалась связь Людовика XIV с Анной де Роан, рыжеволосой красавицей. Непризнанная королева мирилась с этим увлечением. Мирился и супруг де Роан, "вынужденный рогоносец" (слова Сен-Симона). Он смотрел на любовные похождения своей супруги сквозь пальцы. Причины? Более чем основательные: вся семья обогащалась за счет этой связи. Король, как всегда, был щедр.

Как ни странно, но такая ситуация устраивала Франсуазу. Обладая богатейшим жизненным опытом, она понимала, как легко потерять то исключительное положение, в котором находилась. Да и надежда официально занять место королевы ее никогда не покидала. Людовик XIV растерял свой юношеский пьи, хотя иногда еще позволял себе "мужские шалости", поэтому высоко ценил выдержку, спокойствие, такт и ум супруги.

Играла ли Ментенон политическую роль? Ответы на этот вопрос различные, иногда взаимоисключающие. Приведем некоторые из них.

Сен-Симон, упорно подвергавший критике Людовика XIV и его близких, считал Ментенон женщиной "амбициозной, ненасытной и скрытной", стремившейся все захватить, все взять в свои руки: дела государства и церкви, выбор генералов и адмиралов, назначения епископов, послов и придворных. Сен-Симон называл Ментенон интриганкой, любыми средствами добивавшейся влияния не только на короля, но и на его брата, на наследника престола, на других членов королевской семьи. Идеал Ментенон - всеобщее обожание ее персоны. "Все хорошо, если это связано с ней; все отвергается, если делается без нее. Люди, дела, назначения, правосудие, помилования, религия - все без исключения в ее руках; король и государство являются ее жертвами". Эти слова Сен-Симон дополнил выводом: "В одном только она не изменяла себе: в страсти к господству и властвованию".

А вот мнение пресловутого "центра", избегающего крайностей. Герцог де Ноай утверждал, что влияние Ментенон "было значительно меньшим, чем об этом говорили. Претензии на управление королем и государством не соответствовали ни ее характеру, ни склонностям ее разума". Такая оценка, правда, не помешала герцогу заметить, что "ее мнение всегда имело вес, ее протекция была могучей". И все же: "Трудно точно определить ту степень влияния, каким, благодаря доверию короля, обладала мадам де Ментенон". По словам герцога, ни одна из женщин, близких к Людовику XIV, и в их числе его непризнанная супруга, им не управляла и не оказывала на политику доминирующего, длительного и решающего влияния.

И, наконец, приведем оценки, признающие политическую роль неофициальной королевы.

Русский историк А.Н. Савин писал: "В последние годы царствования Людовика XIV большое влияние на государственный совет оказывала г-жа Ментенон. Государственные секретари, которые по вечерам делали доклад королю, по утрам часто забегали к маркизе, чтобы рассказать ей о важнейших делах. И эти неофициальные визиты представляли очень важную стадию в обсуждении и решении какого-либо дела" (А.Н. Савин. Век Людовика XIV. М., 1930).

Как замечал историк французской дипломатии Пикаве, "трудно отрицать" участие Ментенон в определении внутренней и внешней политики Франции. Правда, по его словам, известный вес в решении государственных дел имели все фаворитки Людовика XIV (от скромной Лавальер до правящей Ментенон). "Все политики Европы интересовались мадемуазель де Лавальер и мадам де Монтеспан так же, как и мадам де Ментенон". Точку зрения Пикаве разделяет академик Камил Руссе: "Несомненно, мадам де Ментенон была важной особой в государстве. Несомненно, ее покои стали святилищем правительства и там решалась внутренняя и внешняя политика Франции. Несомненно, из этих комнат выходили министры и армейские генералы. К сожалению, не менее несомненно, что эти генералы и министры в своем большинстве являлись посредственными людьми и политика, вырабатываемая в присутствии мадам де Ментенон, очень часто приносила результаты, достойные сожаления". Много раз повторил Руссе слово "несомненно". Он убежден в своей правоте. И имеет для этого основания.

Ментенон фактически "занимала должность" доверенного лица короля. Она была в курсе многих дел и событий, не претендуя на открытое руководство ими. Маркиза часто останавливалась на полпути не потому, что встречала непреодолимые препятствия, а из-за собственной нерешительности. Однако Ментенон умело "работала" с нужными ей людьми. После ее смерти осталось около 80 томов писем, из которых к концу XVIII в. сохранилось 40 томов. Маркиза переписывалась с известными людьми Франции - принцами, герцогами, графами, генералами и адмиралами, со многими аристократами и аристократками, оказывавшими влияние на политику страны. Она стремилась окружить себя сторонниками и друзьями. Среди них были влиятельные при дворе люди - маршал Аркур, герцоги Буффле и Вилеруа, граф Тессе. Они с помощью своей высокой покровительницы определяли назначения на высшие посты в армии, в дипломатическом ведомстве и государственном аппарате, были в курсе политических и военных событий. Разумеется, все эти люди отвечали ей взаимностью.

Среди двух правящих кланов: Лувуа и Кольберов Ментенон отдавала предпочтение последним. Это был ее твердый курс. Иногда она пересматривала в соответствии с ним собственные взгляды. Ментенон, например, писала о Сеньоле - сыне Жана Батиста Кольбера, что он "хотел захватить все должности отца и не получил ни одной. Он умен, но не умеет вести себя; обязанностям он предпочитает развлечения. Сеньоле так преувеличивал достоинства и заслуги своего отца, что убедил всех в том, что он сам не только не достоин, но и не способен его заменить".

Резко критическая оценка тем не менее не мешала Ментенон сблизиться с Сеньоле. При этом она учитывала мнение его сестер, влиятельных при дворе герцогинь Шеврез и Бовилье. 4 октября 1689 г. Сеньоле получил портфель государственного секретаря по делам флота и занял место в Государственном совете. Пост министра иностранных дел остался у семьи Кольберов: брата Кольбера Круасси сменил его сын Торси. Засилье семьи покойного генерального контролера финансов! И "тайная королева" приложила ко всем назначениям руку.
.
Сеньоле умер в 1690 г. в возрасте 39 лет. Считали, что он стал жертвой собственных необузданных страстей. По протекции Ментенон государственным секретарем по делам флота был назначен граф Поншартрен, к этому времени уже занимавший пост главы финансового ведомства.

Одних Ментенон назначала, других - смещала. Но с главным своим врагом - Лувуа справиться она так и не смогла. А он энергично препятствовал обнародованию ее тайного брака. Ментенон никогда не любила этого человека. Все в нем ее отталкивало: грубое, красное лицо, его резкость и лицемерие. Она презирала Лувуа за высокомерие с низшими и пресмыкательство перед высшими.

Было еще одно обстоятельство, имевшее для Франсуазы первостепенное значение: Лувуа поддерживал Монтеспан и делал это твердо, последовательно. Именно военный министр "прикрыл" фаворитку, когда обнаружилась ее причастность к "делу о ядах". И Монтеспан оказывала поддержку Лувуа пока имела влияние на короля. У каждой из двух соперниц Франсуаз были свои друзья и свои враги.

В пику Лувуа Ментенон хвалила государственйого секретаря по иностранным делам Круасси, при каждом удобном случае расписывала королю его достоинства - сдержанность, гибкость и компетентность. В то же время она прозрачно намекала Людовику XIV, что решительность, с какой Лувуа всегда отвечал на сложнейшие вопросы, отнюдь не гарантировала от ошибок. Ментенон приводила примеры, когда государственный секретарь давал поспешные, неправильные, необоснованные пояснения.

Властного Лувуа тяготила необходимость работать с королем в присутствии молчаливой, внимательно-сосредоточенной свидетельницы. При ней приходилось читать самые секретные донесения, обсуждать планы военных кампаний, решать судьбы войны и мира. "Мое присутствие стесняет Лувуа. Я тем не менее никогда ему не противоречу. Король много раз говорил ему, что он может выражать свои мысли совершенно свободно", - писала Ментенон в одном из своих личных писем. Она не упомянула о том, что ей было неприятно каждый день видеть давящую фигуру человека из железа, который, казалось, был полностью поглощен беседой, а на самом деле не пропускал ни одного жеста, ни одного движения, ни одного слова непризнанной Королевы. Какая для нее мучительная пытка!

Интриги Ментенон не проходили бесследно. Король все враждебнее относился к военному министру. А Лувуа не замечал возраставшего недоверия Людовика XIV. Один эпизод сыграл в жизни Лувуа печальную роль. Король своим личным распоряжением переместил полк кавалерии. Через некоторое время он неожиданно узнал, что Лувуа отменил его приказ. Монарх бьет раздражен. Он не простил государственному секретарю опрометчивого шага. А тонкая и расчетливая Ментенон время от времени напоминала о своеволии Лувуа.

Военный министр явно недооценивал силу политического влияния Ментенон, хотя прочность ее положения была очевидной. Члены королевской семьи, министры, придворные через нее нередко обращались к королю. В Версальском дворце она сидела в кресле в присутствии Людовика, его сына - наследника престола, его брата, английских коронованных особ. При этом она избегала дорогих нарядов, не носила драгоценностей, одевалась со вкусом, но скромно, не по возрасту. Ее называли "дамой в черном", хотя платья черного цвета Ментенон носила редко - король этот цвет не любил. Попасть на прием к маркизе было не легче, пожалуй, чем к самому королю.

Она принимала только в назначенный день и час. Посетителям отводились считанные минуты: ни для кого не делалось исключения. Даже самые близкие к Ментенон люди - маршалы Аркур, Тиссе, Вилеруа не допускались дальше порога ее передней, переступив который она немедленно прерывала разговор. Все вопросы решались на ходу: при выезде королевы из Версаля или во время ее возвращения домой.

Утро маркизы начиналось рано и проходило в беседах с известными и неизвестными людьми. Занималась она и благотворительностью. Часто встречалась с руководителями ведомств, реже - с командующими армиями, если они хотели сообщить ей какие-нибудь сведения. Уже в 8 часов утра Ментенон направлялась к тому или иному министру, обычно к военному или финансов.

В апартаментах Ментенон Людовик XIV работал, а его супруга читала или вышивала. Присутствующие говорили громко. Ментенон делала вид, что поглощена чтением или вышиванием, но ничто не ускользало от ее внимания. Маркиза редко высказывала свое мнение. Король сам советовался с ней. Ответы всегда были сдержанные. Она никогда не проявляла заметного, видимого интереса к тому или иному событию или лицу.

Главное состояло в том, что у Ментенон имелся свой собственный метод воздействия на решение государственных дел. Маркиза заранее договаривалась по тому или иному вопросу с заинтересованным министром. Ей, как правило, не перечили. Поэтому о том или ином назначении, например, договаривались до доклада королю. Ментенон извещала министра, что она хочет с ним предварительно поговорить, и тот ждал, иногда задерживая решения и до встречи с королевой не докладывая о деле Людовику XIV. Затем министр, например, представлял королю список кандидатов на должность. Иногда сам Людовик останавливался на том, кого уже "назначила" Ментенон. В этом случае обсуждение немедленно прекращалось. Если выбор монарха падал на другого человека, не одобренного предварительно его супругой, министр предлагал рассмотреть весь список. При этом специально называлось несколько имен. Король расспрашивал докладчиков, нередко колебался, интересовался мнением Ментенон. Она улыбалась, произносила несколько слов о ком-нибудь другом, затем возвращалась к уже названному кандидату, т. е. "нужному" человеку, и дело решалось. Таким же образом Ментенон добивалась для "своих людей" наград и назначений. При ее косвенном участии решались до трех четвертей всех вопросов, рассматриваемых королем. Король не подозревал тайного сговора. Умело поставленный спектакль повторялся изо дня в день.

Вот почему при дворе придавали такое большое значение беседам Людовика XIV с его приближенными в покоях Ментенон. Фактически все министры зависели от нее. Вместе с тем с ее помощью они укрепляли свою власть.

Ментенон умело оберегала своих сторонников. В ожидании министра или после его ухода она интересовалась мнением короля о том или ином государственном деятеле, генерале или дипломате, тонко превозносила заслуги, верноподданнические чувства своих людей. Это была своеобразная круговая порука. И не дай Бог кому-то возражать маркизе или даже просто не согласиться с ней. Если министр не придерживался ее точки зрения, то она всегда и, как правило, довольно быстро добивалась его падения. Цель достигалась просто: в ход шли ложь, домыслы, наветы. Так Ментенон подорвала влияние Лувуа. Многим изощренная в интригах ханжа испортила карьеру. А они даже и не подозревали, откуда дул ветер, приносивший беды и опалу.

В одном, и очень важном для нее, вопросе маркиза столкнулась с трудностями. Государственный секретарь по иностранным делам Торси почти никогда не работал в ее апартаментах, и ей не удавалось с ним встречаться. Торси ведал не только дипломатической службой, но и почтой. Он часто приносил маркизе выдержки из писем, но она узнавала лишь то, что Людовик XIV хотел ей сообщить. Торси докладывал королю дипломатические донесения немедленно после их получения, независимо от времени. Постоянного расписания их встреч не существовало, хотя Ментенон этого усиленно добивалась, рассчитывая оказывать влияние и на внешнюю политику страны через тех, кто ею непосредственно занимался.

Торси старательно избегал "западни маркизы", доказывая, что срочность дипломатических дел исключала строго установленные часы встреч. Разумеется, Ментенон и в сфере дипломатии знала многое, но далеко не все. Она не имела возможности своевременно оказывать влияние на внешнеполитические решения в угодном ей направлении. Маркиза получала информацию только из бесед короля наедине с ней и прекрасно понимала, что знает недостаточно. Сен-Симон писал: "Именно в силу ее чрезвычайного желания вмешиваться в иностранные дела, как она вмешивалась во все остальные, и ввиду невозможности устроить так, чтобы король работал над ними у нее, она прибегла к интригам, при помощи которых сделала принцессу Дез Юрсен всемогущей в Испании, и удержала ее в таком положении вплоть до Утрехтского мира (завершившего в 1715 г. войну за испанское наследство. - Ю.Б.) через головы министра Торси и французских послов в Испании и стало быть... вопреки интересам Испании и Франции".

Политика и религия всегда были для Ментенон взаимосвязаны. Правда, искренность ее веры сомнительна. Она лишь внешне проявляла религиозное рвение, оставаясь в помыслах и в поступках мелочной, суетной, тщеславной, корыстной.

Ментенон не хотела быть официально причастной к политике преследований протестантов. Но она была в курсе подготовки к отмене Нантского эдикта, одобрила запрет на свободу совести. Герцог Ноай признает, что маркиза принимала, "может быть, чрезмерное" участие в осуществлении планов принудительного обращения гугенотов в католическую веру.

Это не мешало Ментенон неоднократно писать в своих личных письмах, что следует "завоевывать гугенотов добротой"; она, мол, сторонница торжества католицизма, но противница жестоких методов, к которым прибегал Лувуа. По мнению историка католицизма Орсибаля, супруга короля "стояла в стороне от антипротестантской кампании". Наивное утверждение, явно недооценивающее влияние Ментенон.

Борьба с "ересью" требовала воспитания дворянства в католическом духе. С этой целью Ментенон создала в 1686 г. учебное заведение для девушек из небогатых дворянских семей. Находилось оно в Сен-Сире, неподалеку от Версальского дворца. При Наполеоне в 1808 г. здесь разместилась военная школа. От учебного заведения для аристократок до школы для офицеров - такой путь прошло знаменитое здание Сен-Сира.

В институте обучалось 250 дворянок. Они здесь и жили. Все было обставлено с большим вкусом: тщательно окрашенные, сверкающие чистотой учебные классы, спальни, скромная, но удобная мебель, на стенах - географические карты.

Ментенон. проводила много времени в Сен-Сире. Она приезжала туда утром, в 6 часов, а заканчивала работу поздно вечером. Королева сама учила девиц орфографии, истории, литературе, читала специальный курс по вопросам воспитания детей. Директриса была женщиной дотошной, и на кухне она лично пробовала еду, приготовленную воспитанницам.

В Ватикане хотели превратить Сен-Сир в монастырь. Но эта идея не встретила поддержки в Версале. И папа согласился, чтобы доходы от знаменитого аббатства Сен-Дени были отданы новому учебному заведению. Людовик XIV с одобрением относился к начинанию Ментенон. Беседуя однажды с поэтами Расином и Буало, он говорил: "Не забудьте упомянуть в анналах моего царствования основание института (в Сен-Сире. - Ю.Б.)".

Однако именно Сен-Сир едва не явился причиной падения Ментенон. В качестве преподавательницы она пригласила некую мадам Гюйон, пользовавшуюся влиянием среди учениц. Гюйон проповедовала кетизм (от слова "кеютюд", что означает душевный покой) - идеи испанца Молиноса, которого инквизиция запрятала в тюрьму, мистические взгляды, согласно которым человек должен совершенствоваться, пассивно созерцая себя. Высказывания Гюйон подверг критике Жак Боссюе - "самый громкий голос христианского мира и лучший советник государей" (по словам Наполеона Бонапарта). Епископ выдвинул против Гюйон 35 пунктов обвинения. Главный: теория чистой любви и пассивного внутреннего совершенствования противоречила "моральной дисциплине церкви".

Ситуация осложнилась после вступления в борьбу на стороне Гюйон другого крупного католического деятеля архиепископа Франсуа Фенелона. Он занимал официальный пост воспитателя внука короля - герцога Бургундского. Спор двух титанов католической веры так и не был решен. Но злополучную проповедницу, которую Боссюе называл не иначе, как змеей, бросили в Бастилию. История стала известна в Риме. Папа выступил со специальным посланием (буллой). в котором осудил взгляды Гюйон. Вмешательство Рима задело Людовика XIV. Дело едва не дошло до разрыва с супругой. Победу одержал Боссюе. Ментенон тяжело переживала падение Фенелона, которого выслали в Камбре, она уважала и ценила этого человека.

После изгнания Фенелон опубликовал книгу под названием "Телемак". Замысел был остроумный. Под покровом древнегреческой старины автор изобразил французские порядки. В одной из глав, под вымышленным именем, нетрудно было узнать Людовика XIV. Он ревниво относится к своей власти, окружает себя мелкими, нечистоплотными людьми, поэтому и предвидеть будущее ни ему, ни его окружению не под силу. Фактически Фенелон критиковал режим абсолютизма, представляя его как своего рода пустыню, где бесправное население лишено всех гражданских прав. Придворная жизнь невозможна без лести; стоит только отвернуться от монарха, как льстецы попирают смельчака ногами. К таким выводам пришел осужденный в Версале и в Риме архиепископ.

Жизнь Ментенон полна противоречий. Богобоязненная женщина, вопреки католической морали, стала любовницей короля. Все знала, многое могла и вместе с тем всего боялась, скрывая свои истинные мысли и эгоистические цели. Она обвенчалась с Людовиком XIV, но так и не была официально признана королевой.

История только через 170 лет после смерти Ментенон, уже во время Французской революции, поставила ее в один ряд с членами королевской семьи, похороненными в базилике Сен-Дени в Париже: их прах одновременно бьи развеян по ветру восставшими парижанами. В этот день к основательнице Сен-Сира отнеслись как к королеве.

Слова горькие, по-человечески трагические. Слова для надгробия маркизе Франсуазе де Ментенон.
.

 Отправлено: 19.09.10 08:23. Заголовок: Судьбы разные и у ко..

Судьбы разные и у королей. Одни умирали в своей постели, оставив истории только имя и его "порядковый номер". Другие гибли на эшафоте или становились жертвой государственных переворотов. Одни не свершили ничего значительного, оставившего след в вечной памяти народа и всего человечества. Другие и в небытии сохранили звучный эпитет "великий". К последним относятся Петр I (1672-1725) и Людовик XIV (1638-1715), жившие в одно время.

Людовик XIV принадлежит к числу королей-долгожителей. Его личное правление продолжалось 54 года (после смерти кардинала Мазарини) и вошло в учебники всех стран под названием "золотой век", а он сам как "король-солнце". Эти оценки стали традиционными, а традиции далеко не всегда достоверны. Бесспорно, что Франция во второй половине XVII в. была могущественным европейским государством. По численности населения 20-21 млн. человек (статистика тех далеких времен требует больших "допусков") она превосходила Россию (16 млн.). В стране существовало развитое мануфактурное производство. Крестьянство, составлявшее подавляющее большинство населения, снабжало Францию дешевым продовольствием, но время от времени жестоко страдало от голода, уносившего сотни тысяч жизней.

Король-солнце претендовал на гегемонию в Европе. При нем французский народ в общей сложности более 30 лет находился в состоянии войны, причем дважды, во время войны с Аугсбургской лигой (основанной в 1686 г.) и войны за испанское наследство 1701-1714 гг., с коалициями европейских государств. Французская армия была самой многочисленной и боеспособной в Европе. Сохраняя черты феодальных наемных войск, она Обладала передовым вооружением, специальными - артиллерийскими, инженерными и другими частями, системой организованного тыла (склады, казармы, госпитали). Фактически заново был создан военно-морской флот, способный противостоять флотам Англии или Голландии.

Людовик XIV стремился силой решать военно-стратегические вопросы и обеспечивать безопасность Франции и ее границ. Внешняя политика и дипломатия короля играли второстепенную, вспомогательную роль: прокладывали армии дорогу, закрепляли путем переговоров ее завоевания или смягчали последствия поражений, спасали от катастроф. Дипломатическая служба короля, обладая большим опытом, действовала энергично и часто напористо. Но она не могла изменить трагических для Франции последствий агрессивной политики Людовика XIV, приведшей страну к тяжелому поражению.

История "золотого века", недостаточно освещенная в советской литературе, представляет не только научный интерес. При всей условности исторических аналогий (события и факты никогда не бывают тождественными) незримые нити преемственности соединяют даже отдаленные эпохи. Королевство Людовика XIV - классический образец абсолютной власти. Диктаторов в разных странах и у различных народов называли по-разному: консул, император, король, государь, царь, председатель, генеральный секретарь, фюрер, дуче. Менялись общественные порядки, традиции, нравы. Но жил и живет институт личной власти, попирающий законность, народную волю, гуманность, гласность.

Закономерен тот факт, что чем тяжелее рука бесконтрольного властителя, тем чаще и охотнее он прибегает к внешним прикрытиям. При Людовике XIV время от времени проводились гласные расследования (финансовые, уголовные), состоялся публичный суд над сюринтендантом (министром) финансов Никола Фуке. В ходе громкого дела о "ядах" привлекались к ответственности титулованные особы. Лжедемократизм и в наши дни - в иных масштабах, формах и проявлениях, с другим социальным содержанием - служит прикрытием для честолюбивых устремлений политических авантюристов.

Еще одна проблема для размышления. Король-солнце в законченном, изощренном виде создал административно-командную систему управления. Для своего времени это был шаг вперед на пути ликвидации феодальной раздробленности и самоуправства дворян. Король, и только он, принимал окончательные решения, изрекал истины в последней инстанции. Государственный и другие советы являлись консультативными органами. Все управление страной, сверху донизу, было жестко централизовано, построено на принципе безусловного приоритета воли и интересов короля над всем обществом. Бюрократия была всемогущей.

Насилие - неотъемлемое качество любого режима личной власти, и государство короля-солнца было отнюдь не солнечным, а репрессивным. Непослушание и вольнодумство - политическое и религиозное, - "оскорбление величества" карались смертью, длительным, часто пожизненным, тюремным заключением, каторгой и галерами. А сотни тысяч протестантов, убитых, насильственно обращенных в католичество, разоренных, вынужденных покинуть Францию! А безжалостное подавление народных восстаний! Гильотину еще не придумали, но непокорных расстреливали, вешали, морили голодом и холодом.

Ниже публикуются три главы из моей монографии "Дипломатия Людовика XIV", которая готовится к печати в издательстве "Международные отношения", посвященные видным государственным деятелям эпохи "короля-солнца"- Никола Фуке Жан-Батисту Кольберу и Франсуа Лувуа.
..

 Отправлено: 19.09.10 08:25. Заголовок: ПАДЕНИЕ НИКОЛА ФУКЕ ..

ПАДЕНИЕ НИКОЛА ФУКЕ

День 17 августа 1661 г. был необычно жарким и душным. Раскаленная земля звонко потрескивала, как перезревший арбуз в сильных крестьянских руках. Воздух застыл, словно густая, обжигающая все живое масса.А над дорогой, которая вела из королевского дворца в Фонтенбло, клубилось черно-серое облако пыли. Ее поднимали копыта сотен лошадей. Окна карет с дворянскими гербами были закрыты. Придворные задыхались в своих застегнутых до шеи камзолах с накрахмаленными кружевами. Пот ручейками сбегал из-под пышных париков. Дамы в тяжелых парадных платьях, вышитых золотом и серебром, не находили спасения от пыли, грязи и едкого запаха лошадиного пота, вызывавшего приступы кашля.

Бесконечный раззолоченный кортеж выехал из Фонтенбло в самое жаркое время дня - в три часа после полудня. Карету короля, словно на крыльях, несла шестерка белых лошадей. С ним вместе были королева-мать и брат, герцог Филипп Орлеанский. Их сопровождала придворная знать. Охрана - вооруженные мушкетеры и гвардейцы - открывали процессию и замыкали ее.

Королевский кортеж растянулся на большое расстояние, но путь у него был недалеким: дворец в Во-ле-Виконт в 45 километрах от Парижа, под Мелоном. Принадлежал он сюринтенданту короля (на современном языке - министру финансов) Никола Фуке. Сам визит Его Величества, сопровождаемого многочисленными придворными, к "верному слуге" был событием знаменательным, из ряда вон выходящим. После смерти в марте 1661 г. кардинала Мазарини, являвшегося любовником и ближайшим доверенным лицом регентши Анны Австрийской, фактическим правителем Франции, 22-летний Людовик XIV начал свое личное правление, отказавшись от опеки матери. Посещение Во-ле-Виконт явилось его первым крупным публичным выездом, имевшим для молодого монарха принципиальное значение. Почему?

Прежде чем ответить на этот вопрос, расскажем о хозяине дворца в Во-ле-Виконт, в гости к которому и направлялся Людовик XIV со своим двором.

На портрете он в строгой черной одежде. Ничего лишнего, бросающегося в глаза или свидетельствующего о власти и богатстве. Только белые брыжи на общем темном фоне. Не просматриваются, а скорее угадываются очертания кожаного кресла с позолоченными заклепками картины.

Очертания лица своеобразны. Прямой, немного длинный галльский нос. Красивый разрез глаз под изогнутыми бровями. Усы с опущенными вниз концами обрисовывают полные яркие губы. Бледные щеки, большой лоб, полускрытый волосами, разделенными пробором на два ровных "крыла". Взгляд испытующий, острый, как шпага, вонзается в собеседника и не выпускает его из поля зрения. Улыбка, выражающая пресыщенное разочарование, не сходит с губ.

Рука держит перо. Она тонкая, как у музыканта, но хрупкость и изящество руки не обманывают: ощущается, что она способна и уверенно подписать государственную бумагу, и крепко держать шпагу в бою.

Чувствуется, что этому человеку знакомо все: власть и падение, богатство и нищета, честность и интрига, любовь и измена, дружба и вражда. Кого же нарисовал знаменитый художник Шарль Лебрен, основатель королевской академии живописи и скульптуры? Никола Фуке, главу финансового ведомства, государственного министра, генерального прокурора Парижского парламента.

Отец Никола - Франсуа Фуке, судовладелец в Бретани, торговавший с колониями, имел большую семью: 16 детей, из которых выжили 12 (пополам - мальчики и девочки). Содержать такую "армаду" нелегко вовсе времена и у всех народов. Непростым делом это было и для Франсуа, занимавшего с 1633 г. пост президента судебной палаты Арсенала - суда с особой, широкой юрисдикцией.

Никола прошел долгий путь государственного чиновника. Советник в парламенте Меца. Затем простой армейский интендант, позже интендант провинции Дофине по вопросам финансов и полиции. У него широкие связи. Фуке переписывался с Ришелье и от него получил разрешение на освоение колоний - мыса Нор, Гвианы и Мадагаскара.

18 лет прослужил Никола знаменитому итальянцу - Мазарини, фактическому супругу Анны Австрийской. И когда кардинал после недолгого изгнания вернулся в Париж в феврале 1653 г., он назначил сразу двух сюринтендантов финансов: Фуке и Сервьена. Первый нес ответственность за доходы государства, второй - за расходы. Именно Никола занял ведущее положение в системе французской администрации. Он пользовало доверием у банкиров Франции и Европы и под свои личные обязательства получал огромные суммы. Мазарини с помощью сюринтенданта нажил огромное состояние. Да и сам Фуке за восемь лет, с 1653 по 1661 гг., "заработал", по его личным подсчетам, 3150 тыс. ливров.

Формально Фуке был подотчетен только королю, а фактически - Мазарини. Кардинал хищнически обогащался с помощью Фуке и ко времени своей смерти имел фантастическое состояние в 50 млн. ливров.

Фуке не только безотчетно распоряжался финансами королевства, но и занимал высокий пост генерального прокурора парламента Парижа. После канцлера это была вторая по значению должность во французской администрации.

Задолго до начала личного правления Людовика XIV против Фуке выступили могучие силы. Назовем прежде всего Мазарини. Лицемерный итальянец вел двойную игру. С одной стороны, он осыпал похвалами министра и с его помощью обогащался, с другой - не любил и побаивался Фуке - смелого, преуспевающего, уверенного в себе. Не любил и побаивался больше, чем известного своей подлостью канцлера Сегье, чем сверхосторожного руководителя военного ведомства - Телье, чем ведущих дипломатов: Бриена, отягощенного годами, и молодого, не имеющего опыта Лиона. По сведениям современников, не подтвержденным документами, кардинал незадолго до смерти информировал Людовика о злоупотреблениях Фуке и даже подготовил записку по этому поводу.

Мазарини в значительной степени определял и отношение Анны Австрийской к Фуке. Но Фуке вел ее финансовые дела, снабжал деньгами и считал, что это дает ему право на защиту королевы. Сюринтендант ошибался. Однако главным противником Фуке являлся генеральный контролер финансов Жан-Батист Кольбер, занимавшийся вопросами промышленности, торговли, флота, видевший в сюринтенданте финансов удачливого и опасного конкурента.

Замкнутый, молчаливый, но наблюдательный Кольбер, изо дня в день собирая компрометирующие Фуке материалы, ждал своего "звездного часа" для нанесения смертельного удара по беспечному противнику. Он внимательно наблюдал за кипучей деятельностью "финансового бога" и даже тайно посетил Во-ле-Виконт. В своей ненависти к Фуке Кольбер был не одинок. Он имел союзника в лице генерального прокурора Талона, словно созданного для ненависти к сюринтенданту. Это были два противоположных человеческих полюса: изящество и неопрятность; успех у женщин и полное неприятие ими; богатство и скопидомство. "В поношенной, даже грязной одежде, он жил скромной жизнью рядом с ничтожной женщиной, под надзором высокомерной и сварливой матери" - писал о Талоне французский историк Ж. Лер.

И еще один шумный и опасный противник существовал у Фуке. Это его брат Базиль. Братья сюринтенданта имели доходные и престижные места: один - коадъютор (заместитель и наследник) архиепископа Нарбона; другой - епископ в Агд; третий - аббат; четвертый - генеральный интендант малой конюшни короля.

Базиль был человеком завистливым, озлобленным и недовольным всем на свете, и прежде всего своими доходами, которые он считал более чем скромными - 150 тыс. ливров в год. Разумеется, это была капля в море по сравнению с тем, что имел Никола. Разумный политик отдал бы цезарю цезарево, не забывая о том, что всякое здание, в том числе и семейное, требует надежного фундамента. Увы, Базиль был слеп и глух к доводам разума. Однажды, в январе 1661 г., он встретил в Лувре Никола, выходившего с заседания Совета, и стал публично обвинять его в воровстве, в присвоении 30 млн. ливров на строительство, в принуждении женщин (их имена были бесцеремонно названы) к сожительству. Оскорбления, как из рога изобилия, сыпались из уст аббата. Но и на этом он не остановился и все свои обвинения повторил Мазарини.

Тем не менее положение сюринтенданта даже после смерти Мазарини казалось прочным. Он стал принимать участие в обсуждении международных дел. Людовик поручил финансисту ряд сложных дипломатических переговоров. Фуке добился согласия на женитьбу английского короля Карла II на португальской принцессе: это означало, что Португалия займет антииспанскую позицию. Он обсуждал с англичанами вопрос о продаже Франции Дюнкерка.

Сюринтендант, умело используя деньги и искусство обращения с женщинами, договорился о том, чтобы король Ян Казимир своим преемником на польском престоле назначил герцога Энгиенского, племянника Анны Австрийской. Цель была достигнута с помощью польской королевы, француженки по рождению, Марии Элеоноры Гонзаг, оказывавшей большое влияние на своего супруга.

Вел Фуке и переговоры со Швецией о продлении франко-шведского союза, с Голландией - о торговом договоре. Оба эти орешка разгрызть оказалось нелегко. Но финансист-дипломат показал себя человеком гибким, деликатным, настойчивым. Это поняли и при дворе, распространились слухи о том, что молодой король назначит Фуке премьер-министром или канцлером. Но события пошли иным путем. Возможности Фуке казались неисчерпаемыми. Он затыкал одну дыру в бюджете за другой. Только на первые шесть месяцев 1661 г. требовалось 20 млн. ливров. Даже Людовику XIV банкиры не поверили бы, а сюринтендант пользовался в финансовых кругах неограниченным кредитом.

Но молодому королю и этих денег было мало. Он ревниво относился к доходам Фуке. Эмоции Людовика XIV распалял Филипп Орлеанский, неустанно твердивший: "Ваше Величество, станьте сюринтендантом финансов только на один год, и у вас будут деньги на строительство". И Людовик закрыл один из неконтролируемых каналов обогащения, которым, несомненно, пользовался Фуке. На одном из заседаний Совета он лишил сюринтенданта права подписи чеков для оплаты тайных государственных расходов. Фуке взорвался и воскликнул: "Я теперь ничто!". Он тут же понял свою ошибку и в ярости прикусил язык.

Над головой сюринтенданта сгущались тучи. Из разных источников поступали сведения о том, что Людовик намерен расправиться со своим министром. Но самоуверенный Фуке, авантюрист по природе, азартный картежник, игрок во всем и всегда, человек, избалованный успехом и деньгами, не хотел считаться с предостережениями. Более того, он собственными руками лишил себя правовой защиты. Высокий пост генерального прокурора Парижского парламента обеспечивал ему личную неприкосновенность. Следуя советам изощренного генерального контролера финансов Жана Батиста Кольбера, король советовал сюринтенданту посвятить себя полностью государственным делам. Лесть сделала свое дело. Фуке продал должность прокурора за 1400 тыс. ливров, из которых - наивность или ослепление? - миллион он подарил королю, переправив деньги в одну из башен Венсенского замка. "Все идет хорошо; он запутывает себя сам",-так оценил обстановку в беседе с Кольбером Людовик XIV.

Молодой король испытывал ненависть к своему министру финансов. В этом чувстве слились воедино и политические, и личные мотивы. Людовик XIV жаждал абсолютной власти, и прежде всего установления личного контроля над финансами страны. Для этого ему нужна была бесспорная, убедительная демонстрация силы. Можно ли было найти лучший вариант, чем полное сокрушение всемогущего Фуке? А сюринтендант не понял короля, обладавшего такими качествами характера, как самолюбие, честолюбие, жажда славы и власти в непомерных даже для абсолютного монарха размерах. Логика у финансиста была простой: самовлюбленный юноша попытается взвалить на свои плечи непомерную тяжесть правления, но неизбежно будет ею раздавлен и вскоре предпочтет государственным делам развлечения. А программа-минимум у Людовика была иной. В любом случае он хотел доказать, что король во все вникает, все знает, все решает, а министры являются лишь исполнителями его воли. Кольбер активно участвовал в этой лицемерной игре, предлагая готовые решения, авторство которых неизменно приписывалось королю. Тем самым подтверждались его выдающиеся способности.

Этим честолюбивым планам мешали известность, широкие связи - во Франции и в Европе, - влияние и богатство Фуке. У него были свои люди при дворе, в финансовых, промышленных, административных кругах, в армии - повсюду, где правили деньги. И сюринтендант не скупился, щедро одаривая тех, кто был или мог быть ему полезен.

Впрочем, Людовик XIV имел и свои, личные счеты с Фуке. Неотъемлемыми чертами характера короля были зависть, мстительность и ревность. Еще при жизни Мазарини, около 1659 г., Людовик, его мать и брат впервые посетили Во-ле-Виконт. Королевская семья прибыла без предупреждения, так сказать, по-соседски. День выдался солнечный, но прохладный. Хозяин принял гостей изысканно. Но главное заключалось не в этом. Размах и роскошь незавершенного дворца больно ударили по самолюбию монарха, связанного по рукам и ногам властным кардиналом и привыкшего слышать только об очередных финансовых трудностях. Теперь злоба Людовика получила новую пищу.

А Фуке все более осложнял ситуацию. Он вторгся в святая святых короля: его интимную жизнь. Людовик увлекся юной придворной Луизой Лавальер. Девушка не обладала ни особыми внешними данными, ни знатным происхождением, ни состоянием. Понимая, что Луиза может стать "политическим фактором", Фуке, привыкший подкупать придворных дам, через доверенную особу предложил королевской любовнице 200 тыс. франков. Оскорбленная женщина ответила, что никакие деньги не заставят ее сделать ложный шаг. Королю Луиза и рассказала о беседе с сюринтендантом. Сиятельная ревность оказалась слепой и жестокой. "Непоправимая ошибка", - заметил Ж. Лер, оценивая поведение Фуке.

Действия Фуке затрагивали болезненно-чувствительные струны в сердце короля, напоминали ему о тревожных и оскорбительных для семьи Бурбонов событиях Фронды. Аналогии напрашивались сами собой. В сентябре 1658 г. Фуке купил за 1300 тыс. ливров остров Бель-Иль в Атлантическом океане в 90 км. Эта бывшая монашеская обитель принадлежала семье кардинала Реца, политика и писателя, одного из руководителей Фронды, организатора знаменитого "дня баррикад". Плененный, он бежал из замка в Нанте, а позже примирился с Людовиком XIV, стал архиепископом Парижа и аббатом Сен-Дени.

Примирение примирением, а крупная сделка с семьей Реца казалась окружению короля подозрительной. Правда, серьезных укреплений на острове не было. Стояла старая маленькая крепость, построенная на голландский манер: башни, соединенные несколькими километрами укреплений. Уже полвека все оставалось без изменений. Сервьен предлагал Мазарини купить остров. Но кардинал, с одной стороны, избегал столь очевидной авантюры, с другой - не хотел терять контроль над стратегическим пунктом, служившим рейдом для кораблей, следовавших из Америки. И Мазарини решил проблему наилучшим для себя образом: Фуке купил остров "по приказу короля".

Итак, Людовика XIV раздражали богатство Фуке, его самомнение и необузданная гордыня, его надменный девиз: "Разве есть что-либо недоступное для меня?". Казалось, все на свете мог купить министр финансов, нанять лучших архитекторов, художников, оформителей, построить дворец, которому могли лишь завидовать влиятельнейшие и богатейшие властители Европы.

Именно так и увековечил себя Фуке. Он решил построить в своем владении Во-ле-Виконт дворец, способный поразить воображение самых тонких ценителей прекрасного и поднять престиж хозяина на недосягаемую высоту. Три окрестные деревни были разрушены, чтобы расширить строительную площадку. Для достижения своей цели финансист подобрал неповторимую "команду": архитектор Луи Лево, художник Шарль Лебрен, скульпторы Франсуа Жирардон и Франсуа Ангье, садовник АндреЛенотр. Сам Фуке, человек с изысканным вкусом, вникал во все детали архитектуры, меблировки и художественной отделки своего любимого детища.

Работы начались в 1656 г. и продолжались около трех лет. До 18 тыс. человек трудились не покладая рук. Здесь же Лебрен создал ателье по производству ковров, впоследствии превратившееся в королевскую мануфактуру гобеленов. Расходы были колоссальными. Они превысили 18 млн. ливров. Но в итоге Франция получила архитектурный и художественный шедевр мирового значения.

Деньги, деньги, деньги... С тех пор, как появились денежные знаки, в человеческом обществе они были и остаются источником влияния и силы одних, пределом мечтаний - для других, причиной горя и страданий - для третьих. Деньги - одно из орудий государственной политики как внутренней, так и внешней. И эпоха Людовика XIV подтверждает эту истину.

Несколько слов о деньгах. Основной денежной единицей во Франции являлся ливр или франк (официально франк заменил ливр в 1799 г.). Один ливр делился на 20 су, а су - на 12 денье. Серебряная монета - экю равнялась трем и более ливрам. Стоимость денег менялась в зависимости от конъюнктуры и устанавливалась государством. Золотой луидор был эквивалентен 24 ливрам. На территории Франции, Германии, Италии находилась в обращении испанская монета пистоль, равная 10 ливрам. Между прочим, у Мольера маркизы считают пистоли, а не луидоры.
.
Каковы были заработки людей из народа? В крупных городах - Париже, Лионе, Руане - большинство ремесленников - суконщики, обработчики шерсти, слесари получали от 15 до 30 су в день. На крупной мануфактуре в Сен-Гобен оплата квалифицированного рабочего колебалась от 310 до 620 ливров в год, а жалованье генерального директора составляло 2400 ливров.

Естественно, что простой труженик стремился покупать продовольствие по самым низким ценам. Поэтому приведем данные, взятые из счетов больницы в Невере за 1694 г.: хлеб (примерно 450 г) стоил 2-3 су; фунт говядины или пинта вина (0,93 л) - 2-3 су; цыпленок - 15 су; фунт масла - 5-8 су. Больница платила за пару мужской обуви - 3 ливра, детской - 14 су, за дюжину деревянных башмаков сабо - 25 су.

Рабочий, получавший ливр в день, считался обеспеченным человеком. Каким же безмерным было социальное неравенство во французском обществе, если Фуке предложил Луизе Лавальер "скромный подарок" в 200 тыс. ливров, а стоимость его дворца в Во-ле-Виконт составила 18 млн. ливров - годовая зарплата 600 тыс. рабочих.

Космические крайности богатства! Они с безумной расточительностью проявились во дворце Во-ле-Виконт, куда кортеж прибыл в шесть часов вечера. Сделав полукруг, королевская карета остановилась у подъезда. Фуке открыл дверцу. Когда он со своим высоким гостем поднимался по ступенькам, в глазах многих участников этой сцены застыл один и тот же вопрос: кто из двоих вельмож - монарх?

Сюринтендант хотел, чтобы праздник был незабываемым, превосходящим все, что знали во Франции до него. Какая наивно-безумная цель! Показать властелину, что ею подданный безмерно богат и всемогущ. Вызвать зависть и ненависть у придворных, у всех титулованных особ. Сплотить двор против себя. Такой близорукий подход означал, что для владельца дворца праздник неизбежно превратится в поминки.

Видимо, все это Фуке поймет позже. У него будет еще слишком много времени - месяцы и годы тюрьмы - для раздумий. А пока он показывал гостям античные мраморные статуи, кариатиды в овальном салоне, картины Лебрена, обитую парчой мебель, бесценные ковры.

Чудеса со всех сторон окружали владения сюринтенданта. Король и дамы в специальных колясках проехали по центральной аллее, по обеим сторонам которой 100 фонтанов различной высоты образовали две прохладные водяные стены. С холма гости рассматривали панораму дворца с его двумя симметричными крыльями, террасами, бассейнами, статуями, узорами из травы и цветов на фоне красного гравия. Видны были и каменные белки, играющие в лапах больших, добродушных львов. Король и придворные хотели видеть все, даже огороды и апельсиновые деревья.

Затем началось пиршество. Гостей ожидали 80 накрытых столов и 30 буфетов с 6 тыс. тарелок и 400 блюдами из серебра. На столе Людовика XIV стоял сервиз из массивного золота. Это был повод для особого раздражения королевской семьи: ее золотая посуда была переплавлена для оплаты расходов на Тридцатилетнюю войну 1618-1648 гг.

За столы сели сразу три тысячи человек. Всем нашлось место. Выражение восторгов не смолкало. Наоборот, оно усилилось, когда гости ознакомились с меню, составленным по лучшим образцам французского двора: фазаны, орталаны, перепелки, куропатки, суп из раков, запеченные паштеты, сладкое, фрукты, вина из всех районов страны. Вся эта гастрономическая роскошь обошлась Фуке в непостижимую сумму: 120 тыс. ливров.

Солнце зашло. Посвежело. Все вернулись во дворец. Здесь состоялась лотерея, наилучшая из всех возможных - беспроигрышная, и с дорогими подарками: оружие, украшения, произведения искусства.

Программа праздника была, казалось, бесконечной: спектакль Мольера в естественном зеленом театре, грандиозный фейерверк... 400 ламп в форме лилий освещали аллеи, по которым приглашенные вернулись во дворец для ужина. Только в два часа ночи Людовик XIV дал знак к отъезду. Кареты направились к большим узорчатым воротам. И вдруг крыша величественного здания словно взорвалась под ударами мощного ослепительного фейерверка. Лошади, запряженные в карету королевы-матери, поднялись на дыбы. Их с трудом удержали. Небо словно раскололось над головой.

Взбешенный ослепительной роскошью праздника, король готов был арестовать сюринтенданта в его собственном доме. Мать удержала сына от безрассудного поступка. Но судьба Фуке бьша предрешена. Впоследствии Людовик XIV писал: "Недолго я находился в неведении его недобросовестности. Он не мог остановиться и продолжал свои непомерные расходы, строил укрепления, украшал дворцы, интриговал, передавал своим друзьям важные должности, покупаемые на мои средства. И все это в надежде вскоре стать суверенным арбитром государства".

События развивались в соответствии со сценарием Кольбера - главного заинтересованного лица. Он настойчиво и неторопливо убеждал короля, что "партия Фуке" - это государство в государстве. Она враждебна королевской власти. А сам сюринтендант нечист на руку. Он преувеличивает расходы и скрывает доходы. При этом Кольбер умалчивал о том, что Фуке взял под свои личные гарантии, а затем возместил 20 млн. ливров для королевской казны, разработал проекты финансовых реформ. В один ряд стройно выстраивались факты, свидетельствовавшие о недобросовестности сюринтенданта: огромные затраты на дворец в Во-ле-Виконт, дом в Сен-Манде (предместье Парижа) и строительство укреплений.

Эпилог драмы свершился в Нанте. Людовик выехал туда из Фонтенбло 27 августа 1661 г. Он прибыл в старинный замок: герцогов Бретани через два с половиной дня, проделав немалое по тем временам расстояние в 350 км. План ареста Фуке был разработан до деталей. Однако с присущим ему лицемерием Людовик предварительно решил выпотрошить "денежный мешок". В соответствии с королевской просьбой Фуке занял 200 тыс. ливров, нашел еще 88 тыс. на оплату расходов флота. Под давлением сюринтенданта дворянство Бретани подарило королю огромную сумму в 3 млн. ливров. Но ничто уже не могло смягчить ненависть монарха. "Захват" сюринтенданта был осуществлен под непосредственным руководством Людовика.

Руководил "военными действиями" младший лейтенант первой роты мушкетеров Шарль де Ба-Кастельмор, всемирно известный по романам Александра Дюма под именем д'Артаньяна. Не следует его путать (распространенная ошибка!) с маршалом д'Артаньяном, в январе 1710 г. принявшем свое настоящее имя Пьера Монтескье.

Письменные источники называют местом рождения Шарля д'Артаньяна замок Кастельмор в Беарне. Какой уж там "замок"! Небольшой одноэтажный дом, много раз перестроенный. Богатством, и даже достатком, в нем никогда не пахло. В конце 1644 г. гасконец стал мушкетером. И с этого времени судьба сводила его с сильными мира сего. Мазарини давал мушкетеру ответственные поручения. Во время Фронды д'Артаньян, например, поддерживал связи с командующими армиями, с германскими принцами - электорами Кельна, Бонна.

Увы, солдатская жизнь, даже в привилегированных войсках, никогда не была такой безоблачной и красивой, как представляют ее нам прославленные романисты. Даже немногочисленные мушкетеры - их вначале насчитывалось 100, а затем 150 -- не имели своей формы и гарцевали на лошадях разного цвета. А каким мучительным было обращение с мушкетом! Стрелок закладывал порох и пулю через ствол, зажигал фитиль, мушкет, опирающийся на рогатину, он прислонял к щеке, затем включал несложный механизм, опускавший фитиль на пороховой заряд.

В конце 60-х годов XVII в. положение мушкетеров изменилось. Иногда сам король командовал ими. Появилась и красивая форма - плащи с серебряными крестами. И лошадей стали подбирать серой масти. Отсюда и название "серые" мушкетеры.

Судьба не баловала д'Артаньяна долголетием. Он погиб в июне 1673 г. при осаде Маастрихта на реке Мозель. Смерть была мгновенной: пуля пробила горло. Мушкетеры, понеся большие потери, под градом пуль вынесли своего командира с поля боя. Как говорилось в "Дневнике осады Маастрихта", опубликованном в 1674 г.: "Д'Артаньян и слава лежат в одном гробу".

Но в 1661 г. до печального конца было еще далеко. А вот до роли тюремщика - совсем близко. 4 сентября Людовик XIV пригласил к себе д'Артаньяна и сначала устно, а затем письменно отдал ему приказ об аресте Фуке. "Сегодня утром сюринтендант пришел, как обычно, работать со мной и я беседовал с ним то об одном, то о другом, делая вид, что ищу бумаги. Это продолжалось до тех пор, пока я не увидел через окно д'Артаньяна во дворе замка. Тогда я отпустил сюринтенданта". Так описывал события Людовик в письме матери.

Трагические события, развернувшиеся в Нанте, не были для Фуке неожиданными. До него давно уже доходили слухи о том, что Людовик XIV намерен избавиться от своего министра финансов. К тому же многие придворные не хотели ареста Фуке: он щедро разбрасывал деньги. Некоторые опасались, что сюринтендант, используя укрепления на Бель-Иль, взбунтует соседние провинции - Нормандию и Бретань и развяжет новую Фронду. Иными словами, арест Фуке был связан для Людовика с опасными осложнениями. "Из всех дел, которыми мне пришлось заниматься, арест сюринтенданта и суд над ним принесли мне самые большие огорчения и создали наибольшие трудности", - признался откровенно король.

Фуке был человеком самолюбивым и доверчивым, а жизнь сделала его еще избалованным и легкомысленным. Тревожные сигналы поступали к нему по разным каналам, прежде всего придворным и административным. Накануне отъезда в Нант Фуке говорил госсекретарю по иностранным делам Ломени де Бриену о тревожных предупреждениях королевы-матери о том, что король намерен захватить Бель-Иль. Бриен ответил, что опасения сюринтенданта он считает основательными. "Нант-Бель-Иль. Нант-Бель-Иль", - неоднократно повторил в ходе этой беседы Фуке.

В Нанте Бриен несколько раз посещал больного Фуке, упорно считавшего, что арестуют не его, а Кольбера. Заблуждение сюринтенданта было настолько непоколебимым, что он распорядился привести в порядок тюремные помещения в замке Анжера. "Вас обманывают, ваши друзья очень боятся за вас", - говорил Бриен своему упрямому другу.

Возможность бегства сохранялась у сюринтенданта до последней минуты. Отель де Руже, в котором министр жил в Нанте, подземным ходом сообщался с Луарой; у берега стояло готовое к отплытию судно. Но самонадеянный, верящий в счастливую звезду финансист не соблазнился побегом и поплатился жестоко за свое гордое решение.

В день ареста сюринтенданта намечалась королевская охота. Заседание у короля перенесли на более раннее время, чем обычно. Фуке не смог полюбоваться танцами крестьян - его трясла лихорадка. А зрелище было великолепным!

Больному финансисту подготовили настоящую засаду. 40 "серых" мушкетеров на лошадях были готовы к атаке. Другие прогуливались по двору, расположились у дверей, ведущих в город. Вроде ничего необычного: так было всегда, когда Людовик отправлялся на охоту или на прогулку.

Д'Артаньян арестовал Фуке на площади собора. Его посадили в карету вместе с четырьмя офицерами-мушкетерами. Вскоре к ним присоединилось 100 человек охраны. Бывшего министра финансов конвоировали как опаснейшего государственного преступника! А он оставался тем же самоуверенным человеком. Уже в пути Фуке написал коменданту Бель-Иль приказ о передаче острова королю. Он отдал этот документ д'Артаньяну, а тот переправил его Мишелю Ле Телье, военному министру. Павший сюринтендант пожертвовал островом, на землю которого, кстати, его нога так ни разу и не ступила.

В тот же день, 5 сентября, король объявил придворным об аресте Фуке. Воцарилось гробовое молчание. Только госсекретарь по иностранным делам Лион попросил разрешить жене опального министра разделить судьбу мужа, но получил категорический отказ. Мадам Фуке вынуждена была немедленно уехать в Лимож. Детей (младшему ребенку было два месяца) отправили в Париж к бабушке. Пострадала вся семья Фуке. Его братья, включая и озлобленного Базиля, лишились своих мест и были высланы.

После ареста Фуке в течение восьми месяцев в глубокой тайне перевозили из тюрьмы в тюрьму: Нант, Анжер, Амбуаз, Венсенн. Бастилия была уже шестым местом заключения бывшего министра. Но к суду над ним начали готовиться без промедлений. Уже 15 сентября 1661 г. король создал специальный трибунал для расследования преступлений, совершенных в области финансов. Речь шла, таким образом, о гласном, большом и шумном политическом процессе, итогом которого должно было явиться упрочение абсолютизма. Обычно монарх пользовался иными, тайными и более надежными средствами. Он подписывал "летр де каше" - приказ об изгнании или заточении без суда и следствия. Свою подпись на документе ставил и госсекретарь. Открыть конверт было невозможно, не сломав личную печать короля. Вначале "летр де каше" использовали для наказания придворных или министров, а затем и более широко - для заточения или высылки любых неугодных властителю лиц. К Фуке этот испытанный метод Людовик XIV решил не применять, рассчитывая на угодничество суда. И просчитался.

Со дня ареста сюринтенданта до начала судебного процесса над ним прошло 38 месяцев. Кольбер принимал непосредственное и самое активное участие в подготовке суда над Фуке. Злоупотребляя своим служебным положением, он сам подбирал людей, знакомившихся с документами, с регистрами государственной казны. По указанию Кольбера мушкетеры пытались получить документы, разоблачающие сюринтенданта. Но судейские чиновники сами отвезли материалы в Фонтенбло королю и он через несколько дней вернул их, кроме нескольких уничтоженных писем, компрометировавших придворных дам. Но люди Кольбера успели снять копии и распространяли их с целью подогреть враждебные Фуке настроения.
.
Наибольшую опасность для Фуке представляла найденная в его доме в Сен-Манде за зеркалом рукопись в 26 страниц, работу над которой он завершил в 1658 г. Это был "Проект восстания" против Мазарини.Сюринтендант писал о "злой воле" кардинала, его "абсолютной власти" над королем и королевой. Кардинал "убрал" бы Фуке, но боялся его братьев, их друзей, их крепостей. "Итак, нужно всего бояться и все предвидеть", - говорилось в записке. Это был ключ к программе действий, намеченной Фуке. Она предусматривала укрепление островов Бель-Иль и Конкарно, отправку туда нескольких кораблей с людьми и снаряжением, покупку лошадей. Комендант Бель-Иль располагал для этого необходимыми деньгами. Десятки сторонников Фуке получили задания по снаряжению судов, набору солдат, подготовке политических и дипломатических действий. Намечалось "в момент разрыва" захватить влиятельных людей, например, Телье и других наиболее опасных "врагов".

Фактически в проекте речь шла о гражданской войне с участием в ней населения близлежащих районов. По соседству с Бель-Иль находились вечно недовольные королевскими властями Нормандия и Бретань. Они тоже могли взбунтоваться.

Обнаружили в Сен-Манде и документы, разоблачавшие связи Фуке с особами прекрасного пола. Одна придворная дама королевы получила подарок стоимостью в 50 тыс. экю, другая - в 30 тыс. и жемчуг, третья приобрела дом с помощью финансов сюринтенданта.

Мужчины "стоили" значительно дороже женщин. За "полное взаимопонимание" Фуке заплатил герцогу Бранкасу 600 тыс. ливров, герцогу Ришелье -200 тыс., маркизу Креки - 100 тыс. Сюринтендант имел при дворе свою разведку и контрразведку и был в курсе всех придворных интриг.

16 ноября 1664 г. генеральный прокурор Талон обвинил Фуке в расхищении государственных средств, в оскорблении величества и потребовал для него смертной казни через повешение на площади перед Бастилией. Именно таким был замысел короля. Он рассчитывал на безусловное послушание "правовой палаты" - фактически чрезвычайного суда из 27 членов. Фуке отвел некоторых из них: канцлера Сегье и генерального прокурора Талона как своих личных врагов, советника Пюссора как дядю Кольбера и Фуко как его преданного сотрудника.

Кольбер и Людовик оказывали неприкрытое давление на судей. 1 августа 1661 г. наиболее влиятельные из них предстали перед королем, не скрывавшим политического смысла процесса. Председателя суда Ламуаньона, стремившегося к объективности, заменили канцлером Сегье, верным слугой короля и врагом Фуке. И Фуке не дремал - потребовал для изучения архивы, свыше 60 тыс. документов. Пришлось дать подсудимому и двух адвокатов. Они установили многочисленные нарушения законности при ведении следствия, факты фальсификации материалов, изъятия одних и замены их другими, подкупа свидетелей, давления на судей и юристов. Сюринтендант опубликовал .свою аргументацию. Отпечатанные документы власти захватывали в типографиях, но Мари Мадлен, жена Фуке, находила новых издателей и новых читателей. В итоге по репутации Кольбера и его "людей" был нанесен тяжелый удар.

Обстоятельной критике подверг судебный процесс над бывшим сюринтендантом писатель Поль Пелисон, заключенный в Бастилию. Он написал "Речь, обращенную к королю одним из его верных подданных по поводу процесса над Фуке". Аргументы? Судебные инстанции не имеют права заниматься делом министра финансов - это личная юрисдикция монарха. Большинство судей заслуживают отзыва. И французское государство к тому же ничего не потеряло.

Как вел себя Фуке на суде? Он защищался умело и твердо, используя многочисленные документы. Их проверяли, обсуждали, бесконечно спорили. "Враги (Фуке. - Ю.Б.) старались сделать веревку столь длинной, что она уже не могла удушить". Это замечание маршала Тюренна правильно отражало обстановку.

Король и Кольбер рассчитывали прежде всего на смертельную тяжесть "плана Сен-Манде". Обвинение его интерпретировало как подготовку антигосударственного заговора. Фуке дал другое объяснение: он готовился защитить себя от Мазарини, а не от Его Величества. К тому же закон наказывал не за замысел, а за его осуществление.

Грозная тень Мазарини постоянно стояла за спиной Фуке. Как ни пытались этого избежать Людовик и Кольбер, фактически судили покойного кардинала, а следовательно, и королеву-мать, косвенно и самого короля. Сюринтендант обвинял Кольбера в исчезновении более чем 1200 писем Мазарини. А ведь Фуке действовал по его указаниям или с его согласия, обогащая шефа и не забывая о собственной выгоде. Бывший министр доказывал, что кардинал на свои личные расходы "заимствовал" из казенных денег от 18 до 20 млн. ливров. Фуке обвиняли в том, что только за три года он истратил 23 млн. Подсудимый оспаривал эту цифру и доказывал, что источниками его средств являлись состояние жены и личные доходы. Да и долги составляли 12 млн. ливров.

Сам же Фуке признавал себя виновным только в нарушении некоторых финансовых формальностей. Генеральный прокурор придерживался иного мнения. Он привел данные о расходах Фуке. Так, в 1660 г. только содержание прислуги

 Отправлено: 19.09.10 08:26. Заголовок: МУДРЫЙ КОЛЬБЕР "..

МУДРЫЙ КОЛЬБЕР

"Не в моих интересах было брать на службу наиболее именитых подданных. Прежде всего следовало утвердить мою собственную репутацию". Эти слова Людовика XIV вполне применимы к Кольберу - "финансовому богу" первого 20-летия личного правления короля. Да, Жан Батист Кольбер не обладал знаменитой родословной. К нему плохо, в лучшем случае - снисходительно, относились придворные. Сомнительным считали даже его происхождение, хотя в "Словаре дворянства" главу семьи - Никола Кольбера именовали "сеньором Вандьер". Сомнения никогда не оставляли и самого Жана Батиста. Поколачивая своего сына каминными щипцами (родитель частенько проделывал эту несложную операцию), он приговаривал: "Мерзавец, ты только маленький буржуа, и если мы обманываем общественность, то я хочу, чтобы ты, по крайней мере, знал, что ты собой представляешь".

Родился Кольбер в Реймсе. Учили его иезуиты. Особыми способностями мальчик не блистал: ему так и не удалось одолеть латынь. Юноша пробовал свои силы в торговле, на работе в банке. Счастье ему улыбнулось, и он попал в бюро госсекретаря по военным делам Ле Телье. Еще одна рекомендация, и молодой человек стал интендантом у самого кардинала Мазарини, расшатанные денежные дела которого он привел в порядок с умопомрачительной быстротой.

Мазарини видел в Кольбере, который находился у него на службе с 1649 г., своего человека: "Я принимаю участие во всем, что вас касается, как если бы речь шла о моих собственных интересах". Отнесемся с доверием к этим словам кардинала. Ведь с помощью таких верных слуг, как Фуке и Кольбер, Мазарини стал богатейшим человеком страны. Вопреки законам он взял в свои руки доходнейшее дело - снабжение армии. Кардинал завещал Людовику XIV свое состояние, рассчитывая, что монарх не примет его дара. Сделав этот широкий жест, расчетливый итальянец воскликнул: "О, моя бедная семья, у нее не будет даже хлеба!".

Мазарини не только доверил Кольберу исполнение своего завещания, но и рекомендовал его Людовику. У финансиста и монарха оказался общий враг - Фуке, суд над которым сблизил короля и его нового министра. Кольбер быстро продвигался по лестнице власти. Он получал одно назначение за другим: генеральный контролер финансов, сюринтендант искусств и мануфактур, госсекретарь по вопросам флота, торговли и дома короля. Кроме армии, управление всей Францией, включая духовенство, находилось в руках Кольбера.

Политическое влияние министра возросло. Его перо накладывало свой отпечаток на все важнейшие документы внутренней и внешней политики Франции. Только выяснив мнение генерального контролера, Людовик XIV назначал высокопоставленных чиновников: губернаторов провинций и колониальных администраторов, интендантов и послов.


Свою власть Кольбер сознавал в полной мере. Вся его фигура дышала спокойствием и уверенностью. Используя современные понятия, его можно назвать человеком из мрамора: всегда внешне холоден и бесстрастен, больше слушал, чем говорил. Лицо соответствовало такой манере поведения: на нем выделялись густые брови и суровые глаза, глубокие морщины словно врезались в лоб. Казалось, что напряженные мысли никогда не покидали голову министра. Да так оно и было на самом деле. Начинал работать Кольбер и летом, и зимой в 7 часов утра. Его трудовой день продолжался 15-16 часов. Тратить время на встречи и беседы с людьми, в том числе и влиятельными, он не любил. Дело доходило до смешного. Мемуаристы рассказывают, что однажды придворная дама просила Людовика XIV помочь ей встретиться с Кольбером.

Министр обладал не только фантастической работоспособностью, но и способностью принимать решения на основе обширной информации, получаемой из разных источников. Он умело использовал статистику, документальные материалы, донесения интендантов, дипломатическую переписку.

Был ли богат человек, собиравший, считавший и тративший деньги всего королевства? Да, Кольбер был богат. Его состояние составляло 10 млн. ливров". Одни земельные владения оценивались в 1400 тыс. ливров. Честным ли путем было нажито это огромное состояние? По тем временам обогащение Кольбера не выходило за рамки феодальной законности. Имущество генерального контролера имело легальные источники, известные королю, или его собственные "дары". Мы по крайней мере не располагаем документами, которые позволили бы поставить Кольбера в один ряд с Фуке.

Но не только власть и деньги составляли силу Кольбера. Семейные связи объединяли (роднили его) с аристократией. Три дочери Кольбера были замужем за герцогами Шеврез, Бовилье, Мортемар. Каждая из них получила приданное по 400 тыс. ливров. Старший сын - маркиз Сеньоле - государственный чиновник и дипломат, второй сын - архиепископ Руана, третий - хранитель королевской библиотеки, три сына Кольбера погибли в боях. Братья всесильного министра также не были обделены судьбой: один из них - Круасси - посол и затем госсекретарь по иностранным делам, второй - Молеврие - генерал-лейтенант с большими военными заслугами, третий - епископ Монпелье.

Особенно много внимания Кольбер уделял Сеньоле. Он был с ним суров и требователен, указывал, что читать, выговаривал за плохо написанное письмо, за опоздание на несколько минут. Отец отправлял сына на стажировку к знакомому интенданту в Рошфоре, в поездки по европейским странам. Из Голландии Сеньоле привез данные об организации адмиралтейства, о флоте, арсеналах, численности тяжелых орудий.

По инициативе отца Сеньоле посетил Геную, Флоренцию, Рим, Неаполь, Равенну, Фаэнцу, Римини, Венецию, Милан, Мантую, Турин. Подробный план поездки был составлен Кольбером. Он рекомендовал сыну в каждом из итальянских государств познакомиться с дворянскими семьями, близкими к местным властям, с должностными лицами и их функциями. Сеньоле поручалось разобраться в механизме принятия политических решений, ответить на многочисленные вопросы: кто вносит предложения, как принимаются законы, решаются вопросы войны и мира, споры между итальянскими государствами; какие из них независимы, какие находятся под влиянием Святого Престола или императора; что характерно для союзных отношений между итальянскими дворами. Кольбер ждал от сына обстоятельных ответов. Заинтересовать молодого дипломата должны были и особенности местного этикета, обычаи, традиции.

Сеньоле был вооружен двумя рекомендательными письмами королевы: вице-королю Неаполя и губернатору Милана, открывшими ему многие двери. Он встречался с папой и его родственниками, с французскими кардиналами в Ватикане. По совету отца Сеньоле следовало самому говорить мало и дать возможность много говорить другим.

Споры по поводу жизни и деятельности Кольбера не прекращаются вот уже более трех столетий. Одни считают министра финансовым и экономическим гением, другие - тупым сторонником административно-командной системы, жрецом политики протекционизма. Но истина находилась где-то на полпути между двумя крайними точками зрения. Бесспорно, что Кольбер был выдающимся государственным деятелем своей эпохи. Сменив Фуке на посту главы финансового ведомства, он занялся прежде всего поисками новых источников доходов и уменьшения государственного долга, равновесия бюджета. Финансист стремился расширить круг налогоплательщиков, увеличить поступления от королевских владений, лишить привилегий многочисленных дворян-самозванцев.

Разумеется, главным источником пополнения бюджета являлась эксплуатация 15 млн. крестьян. Уровень их жизни был низким, смертность - высокой. Во Франции из 100 новорожденных 25 умирали до одного года, 25 не доживали до 20 лет, 25 человек смерть уносила в возрасте от 20 до 45 лет и только 10 доживали до 60.

Такое положение неизбежно порождалось рядом факторов: недостаточное питание, неблагоустроенное жилье, непосильный труд. Маршал Вобан, крупнейший военный строитель, спедиально изучавший социально-экономические проблемы страны, писал, что в 1698 г. одну десятую часть населения страны составляли нищие; пять десятых не были в состоянии подать милостыню; три десятых увязли в долгах и в судебных исках. И только одна десятая - 100 тыс. семей являлись обеспеченными (дворяне, духовенство, военные, судейские чиновники, крупные торговцы).

Крестьяне разорялись, так как в 60-х годах цены на зерно были очень низкими (как при Генрихе IV). Откуда было брать деньги крестьянину? Он и его семья постоянно недоедали, жили в трудных условиях. Жилища бедняков не имели стекол. Мебель, даже простая, грубая - была редкостью. Вместо шкафов использовали сундуки. Спали на общих кроватях. Употребляли в пищу много хлеба. Его пекли сразу не менее, чем на неделю. Крестьянский суп готовили из яиц, молока и сахара - наполовину бульон, наполовину легкое преддесертное блюдо.

Голод был частым гостем в деревне. Ели траву, каштаны, корни деревьев. Крестьяне не давали увозить хлеб из амбаров для армии. Грабили склады с мукой и зерном. Народные волнения вызывались налогами, тяжесть которых систематически росла. "Сбор налогов с каждым днем становится все затруднительнее и затруднительнее. Бедствия делают население в некоторых округах таким буйным, что обычные сборщики не желают работать. Они боятся крестьян, испытывают опасения за себя. Я решил пользоваться военной силой; сюда как раз прислан на постой драгунский полк", - писал генеральному контролеру интендант из Монтабана. Но произошло непредвиденное - офицеры отказались выполнять карательные функции.

Кольбер отдавал себе отчет в том, что репрессиями и узаконенным грабежом нельзя было подчинить крестьянство. Поэтому в 1663 г. были объявлены неприкосновенными скот и орудия сельскохозяйственного производства. Принимались меры для его прогресса: закупали испанских баранов для улучшения породы. распространяли высокосортные семена, поощряли посевы таких технических культур, как лен, конопля, табак, внедряли питомники тутовых деревьев, появились новые конские заводы в Нормандии и Пуату. Возникла лесная администрация, которая в соответствии с принципами кольбертизма начала свою деятельность с учета и описи всех лесов в стране.

Крестьяне-налогоплательщики представляли в своей совокупности хребет финансовой системы абсолютизма. Но в ней не было четкости и слаженности. Ее разъедала хищная коррупция. И министр объявил войну расхитителям. Чрезвычайный суд рассматривал не только "дело Фуке", но и финансовые злоупотребления, совершенные на протяжении нескольких десятилетий. В тюрьме оказались многие интенданты, финансисты. Одного из них - Дюмона повесили перед Бастилией. Такая же судьба постигла и сборщика налогов в Орлеане.

В общей сложности 500 человек понесли наказание. Некоторые из них внесли в казну по 2-3 млн. ливров. В итоге "собрали" богатый "урожай" в 110 млн. ливров - сумму, равную доходам государственной казны за полтора года (стоимость двух Версалей). Часть этих денег - минимум 15-16% - получили "доносчики", разоблачившие нечестно нажитые состояния.

Воровали у государства и дворяне-самозванцы, присвоившие себе дворянское звание. И на них повел наступление Кольбер. В 1664 г. он провел переаттестацию дворянства. Она имела существенное финансовое значение. Дворяне не платили талью. Были аннулированы все дворянские грамоты, выданные после 1634 г. Многие узурпаторы сословных привилегий присвоили их себе в связи с выполнением иногда совершенно незначительных официальных функций (сбор соляной подати и др.). Самозванцы внесли в казну 2 млн. ливров штрафов. Они становились и плательщиками тальи. Общая численность дворянства сократилась на 40%.

Однако главными расхитителями государственных средств являлись Людовик XIV и его семья. Словно ненасытные чудовища пожирали они несметные богатства. Чего стоили одни королевские дворцы! С 1661 по 1710 г. затраты на их строительство, на произведения искусства составили: в Версале и его окрестностях - 117 млн., в Фонтенбло - 2,8 млн., в Лувре и Тюильри - 10,6 млн., в Шамборе - 1,2 млн. ливров. Королевская площадь у отеля Вандом стоила 2 млн., отель Руаяль и церковь Инвалидов - 1,7 млн. ливров. А лошади Его Величества? Две конюшни короля обошлись более чем в 3 млн. ливров. А 512 слуг королевы? На их содержание казна выплачивала 466 тыс. ливров. Дорогие подарки, стоившие непостижимых денег, редчайшие драгоценности, роскошные праздники, пиры и приемы, пожизненные пенсии придворным и администраторам, военным. Да разве возможно перечислить все тайные и явные каналы, по которым совершенно бесконтрольно, по воле короля, растекались народные деньги?

Проявляя личную смелость, Кольбер говорил и писал Людовику XIV, что из года в год росли его расходы на питание, лошадей, прислугу, на многочисленные празднества и торжества. Министр подчеркивал, что в прошлом монархи "никогда не несли расходов, не являющихся необходимыми". Кольбер продолжал: "Ваше Величество тратит 200 тыс. наличными на поездку в Версаль, 13 тыс. пистолей на игру свою и королевы в карты, 50 тыс. ливров на непредусмотренные трапезы".

Но, увы, финансовая дисциплина была незнакома Его Величеству. Тем не менее Кольбер пытался придать видимость законности оформлению государственных расходов. Счет подписывал госсекретарь, по ведомству которого тратились деньги. Затем требовалась виза генерального контролера финансов, определявшего фонд, за чей счет давались ассигнования. Если речь шла о выплате более чем 300 ливров, Людовик делал пометку: "хорошо" и ставил свою подпись. При оплате тайных расходов он писал: "Мне известно использование этой суммы". Однако король часто лично проверял сведения о доходах и расходах, хотя специалистом в этой области считал только Кольбера. Людовик говорил своему министру в мае 1673 г.: "Вы знаете, что в вопросах финансов я одобряю все, что вы делаете, и, по-моему, делаете хорошо".

Генеральному контролеру приходилось закрывать одну брешь за другой. Финансовая фантазия его была неистощимой. При нем подорожали должности секретарей короля, нотариусов, прокуроров, казначеев. Повысился налоговый сбор со строящихся в Париже домов. Почтовый тариф увеличился с 2 до 5 су. Сдача в аренду почтового ведомства сразу же дала доход в 1200 тыс. ливров, табачная монополия приносила казне 1600 тыс. ливров. Возросли доходы от королевских лесов, почты, соляной пошлины. Ввели продажу муниципальных должностей - мэров, офицеров милиции, гербов для лиц, не являющихся дворянами. Взималась такса с приобретаемых духовенством имуществ. В общей сложности чрезвычайные меры, осуществленные Кольбером в 70-е годы, дали 150 млн. ливров дополнительных доходов. Государственные расходы снизились более чем в два раза. Бюджет был уравновешен. Людовик XIV считался самым богатым монархом в Европе.

Несколько лет Кольберу удавалось сводить концы с концами, иметь сбалансированный бюджет. Но войны пожирали и средства, и людей. В этой связи стабильность ливра являлась одной из целей политики генерального контролера. И ему это удавалось. Было запрещено использование мелких медных монет: иностранных и выпускавшихся на присоединенных к Франции территориях. Сурово наказывали фальшивомонетчиков.

Прошло лишь несколько лет после смерти Кольбера, и наступил конец денежной стабильности. Рубеж - 1689 г., когда были сделаны первые попытки введения бумажных денег. Государство прибегало к займам. Но остановить процесс инфляции было невозможно. Не позволяли дорогостоящие войны. В итоге в 1715 г., ко времени смерти Людовика XIV, стоимость ливра упала с 8,33 грамма чистого серебра до 5,33 грамма.

Кольберу не удалось избежать и финансового дефицита. Уже в год его смерти для равновесия бюджета не хватало 6 млн. ливров. Трудно представить себе иное положение в финансовой сфере, ведь Людовик XIV и его министр пытались примирить непримиримое: огромные расходы на дипломатию и войну с экономическим развитием страны. Финансы любой страны неотделимы от ее экономики. Они взаимосвязаны как внутренние органы в живом организме. Кольбер понимал это. Имелся ли у него свой план организации промышленного производства во Франции? Несомненно. Он предусматривал создание мануфактур короля (гобелены, например) и поддержку частных предприятий путем государственных субсидий и освобождения от уплаты налогов, предоставления монопольных прав на производство и продажу товаров. Оба типа мануфактур ориентировались на рынок предметов роскоши: ковры, дорогие ткани, хрусталь, парфюмерия. Качество экспортных изделий поддерживалось путем строжайшей регламентации технологического процесса, инспекторского надзора и суровых санкций против нарушителей регламентов. Жесткая дисциплина, навязанная фабрикантам и рабочим, позволяла сократить дорогой иностранный импорт.

С 1666 по 1683 г. были приняты 44 регламента и инструкции. Их жесткость вызывала возражения и протесты со стороны как промышленников, так и рабочих. Повсюду требовали реформ, либерализации законодательства и административных правил. Но Кольбер стоял на своем. Он настаивал на "пунктуальном выполнении" регламентов и наказании их нарушителей.

Столица активно поддерживала репрессивные меры на местах. Так, в 1670 г. интендант Тура решил вывешивать на позорном столбе кусок ткани, выработанной с нарушением официальных требований, и указывать для всеобщего обозрения фамилию виновного. Кольберу идея понравилась. По его предложению был принят королевский ордонанс, установивший наказания для нечестных фабрикантов, торговцев и рабочих: на первый раз ткань с дефектами и имя ее владельца выставлялись у позорного столба; при повторении "злонамеренных действий" выносилось публичное порицание нарушителю порядка; в третьем случае жертву на два часа прикрепляли железным ошейником к позорному столбу, а некачественную ткань конфисковывали. "Драконовское законодательство", - замечает Пьер Клеман.

Решающий факт бесспорен: мануфактуры, опекаемые Кольбером, освободились от контроля корпораций, получили кредиты и налоговые льготы, законодательные и административные привилегии. Они занимали монопольное положение на рынке. Жесткая правительственная регламентация способствовала улучшению качества продукции.

Однако Н.И. Кареев, например, считал, что не следует преувеличивать роль генерального контролера в экономическом развитии Франции. По его мнению, "Кольбер был только один из многих: он не был ни единственным представителем такой политики, которую даже окрестили названием "кольбертизм", ни ее инициатором, хотя бы только что приведенное название и оправдывалось той широтой захвата, той неустанною энергией, той последовательной систематичностью, который проявились во всей экономической политике знаменитого министра Людовика XIV" (Кареев Н. Западно-европейская абсолютная монархия XVI, XVII и XVIII веков. СПб., 1908, с. 236).

Сам Н.И. Кареев употреблял термин "кольбертизм", хотя и утверждал, что Кольбер не являлся инициатором политики, носившей его имя. Вместе с тем русский историк отмечал энергию, последовательность генерального контролера в осуществлении его идей, размах деятельности. Суть "кольбертизма" сводилась к укреплению финансовой системы страны, развитию производства на современной для того времени технологической основе, государственному регулированию экономики и торговли, к протекционизму - поддержке национальных промышленников и коммерсантов, защите внутреннего рынка Франции от иностранной конкуренции.

Просчетов у генерального контролера было много. Всю хозяйственную жизнь страны он загнал в капкан мелочной регламентации. Промышленность ориентировалась на выпуск предметов роскоши для двора, т.е. на ограниченную клиентуру. Но не в этом суть экономических и финансовых трудностей королевства. Решающая причина - узость внутреннего рынка Франции, обусловленная бедностью крестьянства, доходы которого во времена Кольбера катастрофически упали. Сложилась и неблагоприятная для Европы международная деловая конъюнктура, ее особенностями являлись депрессия и низкие цены. И в этих сложных условиях генеральный контролер уделял постоянное внимание развитию внешней торговли Франции, для которой, по его мнению, главную опасность представляла Голландия. И он вел борьбу с ней. 57 статей таможенного тарифа 1667 г. предусматривали удвоение сборов с иностранцев. Это был тяжелый удар по интересам голландских торговцев. Настолько тяжелый, что войну с Францией в Гааге считали неизбежной.

В1664 г. начали действовать компании "Восточной Индии" (территория современной Индонезии) с исключительным правом торговли на гигантских просторах от мыса Доброй Надежды до пролива Магеллана и "Западной Индии" (так называл Христофор Колумб Америку), осуществлявшей торговые связи между Нантом, Сен-Мало, Бордо, Сенегалом и островами (Гаити, Сен-Кристофер, Гваделупа, Мартиника). Объектами коммерции были негры и сахар.

Компаниям уделяли большое внимание в Версале. Король, королева, принцы участвовали в их финансировании. Но дворяне относились к новшествам с недоверием. Их не соблазняли ни перспективы больших доходов, ни подвиги миссионеров, обращавших местное население в католическую веру.

Торговые компании, основанные Кольбером, не принесли ему славы. "Западная Индия" прекратила свое существование уже в 1674 г., а "Восточная Индия" отказалась от торговли с Цейлоном, Мадагаскаром, а в 1682 г. и от своих монопольных прав. Были распущены и компании Севера и Леванта. Два десятилетия просуществовала компания Сенегала, возникшая в 1673 г. Она получила право монопольной торговли неграми на африканском побережье. Однако ни одна из компаний, созданных Кольбером, не добилась стабильности и эффективности. Администраторы некоторых из них встали на путь мошенничества, преследуя только одну цель - скорейшее обогащение. В марте 1672 г. в письме директору компании Леванта Кольбер выражал свое изумление в связи с тем, что она отправила в Португалию фальшивую золотую и серебряную парчу.

История с парчой не являлась исключением. Компании злоупотребляли своим монопольным положением. Они занимались контрабандой, нарушали регламентацию в производстве товаров. Жесткое официальное регулирование деятельности мануфактур давило самостоятельность, личную инициативу предпринимателей. К концу своей жизни Кольбер понял это. 6 января 1682 г. Совет разрешил свободную торговлю в Восточной Индии при условиях, что частные лица будут перевозить свои товары на кораблях компании и продавать их в ее магазинах.

В общем, эксперимент Кольбера не удался. Серьезно потеснить голландцев в сфере международной торговли французы не смогли. Но там, где не преуспели коммерсанты, обогащались рыцари морского разбоя. В 80-е годы в пору процветания вступил город пиратов Сен-Мало, расположенный на побережье Бретани. Он стал первым портом Франции и одним из крупнейших в мире. Две тысячи кораблей ежегодно заходили в Сен-Мало. Они прибывали из Европы и Америки, Гренландии и Новой Земли. Состояние многих судовладельцев измерялось миллионом и более ливров.

Вся история разжиревшего Сен-Мало свидетельствовала о том, что без мощного военного и торгового флота Франции не удастся потеснить англичан и голландцев в сфере международной торговли. Кольбер понял это, его можно назвать отцом французского флота. Если при Ришелье насчитывалось 80 судов и 20 галер, а в период правления Мазарини - только 2-3 корабля и 6 галер находились на плаву, то благодаря политике Кольбера к 1 января 1667 г. у Франции имелось 270 кораблей и 30 галер. Число моряков составляло 52 тыс. человек. Появилась морская пехота. На содержание флота расходовалось 10 млн. ливров. Численность военных кораблей с 1690 до 1697 г. увеличилась с 214 до 300.

Главной проблемой являлись кадры. Для этого во всех приморских районах переписали 200 тыс. моряков. Они были обязаны служить на флоте один год из каждых трех или четырех лет, в зависимости от расположения провинций. Офицеры и матросы проходили специальную подготовку. В 1669 г. Кольбер открыл в Сен-Мало училище, в котором обучались гидрографии, артиллерийскому делу, мореходству. Школы гидрографии и стрельбы были основаны также в Дьепе, Гавре, Бордо, Марселе, офицерские академии в Тулоне, Рошфоре, Бресте.

На галерах три четверти гребцов составляли каторжники и одну четвертую - рабы. Кольбер в поисках рабочей силы в письме от 11 апреля просил главу судебной власти в Дижоне заменять осужденным смертную казнь работой на галерах. Аналогичные призывы из Парижа шли и по другим адресам. В итоге с мая 1685 по февраль 1690 г. в Марсель прибыли 5178 каторжников. Из них 39% дезертиры из сухопутных войск, 38% - уголовники. За несколько лет более половины из них погибли от непосильной тяжести цепей, от скученности и эпидемий. Однако, вопреки распространенному мнению, галеры были не самым худшим местом на земле. В Марселе на суше старые и слабые люди тысячами умирали от непосильного труда в арсеналах и порту.

Казалось, делались большие финансовые и материальные усилия. Вместе с тем политика развития военно-морских сил Франции проводилась Людовиком XIV непоследовательно, с большими "перебоями". Эта оценка в полной мере относится и к торговому судоходству, хотя по инициативе Кольбера затрачивались большие средства на строительство торгового флота. К 1689 г. во Франции насчитывалось 219 торговых судов. Цифра весьма далекая от 18 тыс. кораблей Голландии.

Кольбер не только флот, но и консульскую службу стремился использовать для развития внешней торговли Франции, разрешив покупать должность консула. Ее цена колебалась в зависимости от места: в Смирне или Алеппо (Халеб в Сирии) надо было платить 24 тыс. ливров в год, в Александрии - 12.

Реформе консульской службы Кольбер уделял постоянное внимание, подвергая критике ее недостатки. Так, в декабре 1664 г. в одном из официальных документов указывалось, что консулы в Леванте (так назывались страны и территории, прилегавшие к восточной части Средиземного моря, в узком смысле - Сирия и Ливан) не выполняли своих обязанностей. Они злоупотребляли властью, устанавливали коммерческие связи на свой страх и риск, перепоручали консульские функции авантюристам, не заботясь о том, справятся ли они с порученным делом. Под предлогом уплаты штрафов туркам консулы брали с каждого судна сбор в 2-3 тыс. пиастров.

Кольбер потребовал от всех французских консулов в Леванте отчеты, а также немедленно занять свои служебные посты, отказаться от личного участия в торговле, от получения каких-либо неофициальных сборов. Через несколько лет генеральный контролер направил всем консульским чиновникам циркуляр, в котором указывал сведения, интересовавшие Париж: описание товаров как местных, так и привозимых по суше и по морю; численность кораблей, используемых для доставки грузов и получаемых судовладельцами прибылей, сведений о состоянии международных отношений в регионе.

Кольбера интересовала информация и по некоторым конкретным торговым вопросам, затрагивавшим французские интересы. Из Франции и Италии, например, вывозились монеты стоимостью 5 су, турки рассматривали их как украшения и платили за них высокую цену. Благоприятной конъюнктурой воспользовались фальшивомонетчики. В их руках монеты, экспортируемые в Турцию, получали иную пробу и теряли до одной пятой своей реальной стоимости. Кольбер требовал от консулов информировать его о средствах борьбы с мошенниками, в результате действий которых Франция терпела финансовые убытки.

Не только консульские, но и дипломатические вопросы входили в компетенцию Кольбера. Прежде всего генеральный контролер "делал деньги", которые Людовик XIV тратил на временную и долговременную оплату союзов, услуг монархов и их доверенных лиц, кардиналов и епископов, тайных агентов. А головы от этих безумных расходов шли кругом не у короля и его фаворитов, а у Кольбера и его сотрудников. Вместе с тем министр финансов лично вел ответственные переговоры, участвовал в подборе послов, подготовке для них инструкций, в выработке внешней политики страны.
..
Главным противником Франции Кольбер считал Соединенные провинции. При любой возможности он стремился ущемить их интересы. В 1664 г. генеральный контролер ввел тарифы, вызвавшие в Голландии негодование. Через три года - новое повышение таможенных ставок. С целью ослабить монополию голландцев на вывоз из Франции продовольствия Кольбер стремился создать благоприятные экспортно-импортные условия для датчан, шведов, португальцев. А Голландия запретила ввоз из Франции пищевых товаров и вин. Это была настоящая торгово-экономическая война.

Четыре года Кольбер вел переговоры с послом Соединенных провинций о заключении франко-голландского наступательного и оборонительного союза, направленного против Англии. В конечном счете политические интересы обеих стран взяли верх над их противоречиями. Союзный договор был подписан 27 апреля 1662 г. Он дал Голландии материальные выгоды: ее корабли платили пошлину всего один раз - при выходе из французского порта; расходы судовладельцев сократились вдвое, а для тех из них, кто импортировал французскую соль, - на три четверти. Это бьши первые, но не последние дипломатические переговоры, которые вел генеральный контролер. Внешняя политика постоянно привлекала его внимание. Иначе и не могло быть: она дорого стоила, а финансы находились в руках Кольбера.

При Кольбере торгово-экономические вопросы вошли в сферу деятельности французской дипломатии. (В этом он являлся предшественником Шарля Мориса Талейрана.) Дипломатическую службу генеральный контролер считал важнейшим каналом торгово-экономической информации и поэтому поддерживал постоянные связи с французскими посольствами в Англии, Дании, Голландии, Испании, Венеции. Он писал своему брату Круасси в Лондон: "Не забывайте всегда интересоваться всем, что касается потребления в Англии наших вин, продовольствия и промышленных изделий, и информируйте об этом самым тщательным и самым секретным образом, каким вы только можете".

Интересы Кольбера не ограничивались торговлей с Англией. Его волновало экономическое положение Кастилии, состояние флота Венеции и т.д. В итоге при нем французским дипломатам приходилось регулярно заниматься торгово-экономическими отношениями. Инструкции они получали иной раз и от короля. Так, 6 апреля 1680 г. Людовик XIV в письме послу в Стокгольме Фукьеру поставил ряд отнюдь не дипломатических вопросов: каковы цены на соль в Швеции и Португалии; смогут ли французы продавать ее по высокой цене; возможно ли содействие шведского короля в экспорте французских вин в его страну. Цель состояла в том, чтобы потеснить голландцев и англичан на рынках Севера Европы. Швеция не была единственным примером - повсюду французская дипломатия поддерживала торговцев Франции.

Для Кольбера внешняя торговля и консульская служба, созданный по его инициативе военный и коммерческий флот, торговые компании и конторы, дипломатическая деятельность - все эти "орудия" или "инструменты" государства бьши поставлены на службу создания и укрепления колониальной империи. Применим ли этот термин к эпохе Людовика XIV? Да, хотя с ограничениями и оговорками. Географическая карта заморских владений Англии, Испании, Голландии, Франции постоянно перекраивалась в результате бесконечных войн. Освоение природных богатств колоний только начиналось. Эмиграция из Западной Европы была ограниченной, затрудненной бескрайними расстояниями океанских просторов, отделявших Америку, Антильские острова от метрополии.

Кольбер высоко оценивал значение заморских владений. "Кто может осуществить что-либо более великое и полезное, чем колония. Разве не с помощью этого средства, более чем какого-либо другого, можно в условиях справедливости расшириться и усилиться?", - писал генеральный контролер, обосновывая подход к колониальной политике.

В Северной Америке шла острейшая борьба за господство между Англией к Францией. Французы владели на американском континенте огромными территориями. Новая Франция включала в свой состав две нынешние канадские провинции. на Атлантическом океане: Новую Шотландию и Новый Брауншвейг. Присоединил эти территории руансКий коммерсант РоберКавалье, получивший 12 мая 1678 г. от Кольбера официальные документы на владение колонией. Через два месяца он отплыл из Ла-Рошели с 30 сторонниками, оружием, снаряжением, продовольствием. Закрепляя свои приобретения, Кавалье построил форты на озерах Онтарио и Мичиган, на Миссисипи. В бассейне этой могучей реки он основал колонию Луизиану (в честь Людовика XIV) общей площадью свыше 4 млн. миль (сухопутная миля - 1,6 км). 9 апреля 1682 г. был оформлен акт на владение этими необозримыми просторами.

Как управлялись колонии в Америке? Кольбер отказался от своих привычных взглядов, не создавал ни больших компаний, ни вице-королевств. Он принял систему администрации на местах во главе с губернаторами. Губернатор назначал чиновников, командовал войсками, в ряде случаев вел переговоры с иностранными представителями. Интенданты занимались экономическими, полицейскими, правовыми, финансовыми вопросами. По мере падения влияния Кольбера при дворе снижалась и эффективность созданной им организации. Губернаторов неумело подбирали, плохо и несвоевременно оплачивали (1800-2000 ливров в год). Более трех-четырех лет никто из них не засиживался на своем посту.

Недремлющее око Кольбера видело все издалека. В 1672 г. губернатором Новой Франции был назначен граф Фронтенак. Он созвал Генеральные Штаты (из духовенства, дворянства, третьего сословия) для принятия присяги королю в верности. Однако Кольбер дезавуировал действия Фронтенака:"Вы должны очень редко (точнее говоря - никогда) прибегать к этой форме представительства жителей Канады".

Население Новой Франции было малочисленным: в 1675 г. оно составляло всего 7833 человека. Такая ситуация очень беспокоила генерального прокурора. Им были приняты меры по стимулированию эмиграции и рождаемости. Каждый юноша в день свадьбы получал от короля 20 ливров. А холостяки платили большой налог. Семья с 10 детьми получала пенсию в 300 ливров, с 12- 400. Поощрялись даже браки французов с индеанками. Генеральный контролер писал губернатору, что король будет оценивать его деятельность "по числу колонов, которых он привлечет".

Кольбер занимался и проблемами экономического развития французских владений в Америке. Компания "Западная Индия" распространила свою деятельность и на Новую Францию. Она содействовала торговле, поиску железной руды, меди, строительству верфей. Острым являлся вопрос о ловле трески у берегов Новой Земли (остров у устья реки Сен-Лоран; в наши дни одна из провинций Канады), монополизированной англичанами.

Неутомимый Кольбер не щадил себя. Он умер в 1683 г. в возрасте 64 лет. Король и его подданный расстались навсегда отнюдь не наилучшим образом. Людовик XIV направил умирающему Кольберу личное письмо, но министр, неизменно послушный монаршей воле, на краю могилы взбунтовался, отказавшись читать послание: "Я не хочу слышать о короле; пусть хотя бы сейчас он оставит меня в покое".

Казалось, что смерть Кольбера не особенно взволновала монарха, лишь значительно позже оценившего тяжесть потери. Зато среди придворных раздался вздох облегчения. Ликовал клан военного министра Лувуа, считавшего, что наконец-то пришло время его бесконтрольной власти.
.

 Отправлено: 19.09.10 08:27. Заголовок: "ЖЕЛЕЗНЫЙ МИНИСТ..

"ЖЕЛЕЗНЫЙ МИНИСТР" ЛУВУА

Так называли при дворе Людовика маркиза де Лувуа, госсекретаря по военным делам, самого известного представителя могущественной семьи Телье.

Может ли одна семья управлять армией большого европейского государства в течение почти полувека? Да, известны такие случаи. Один из них - история клана Мишеля Ле Телье, королевского прокурора в Париже, назначенного Мазарини в 1643 г. госсекретарем по военным делам. Наследником отца и стал его сын маркиз Лувуа. До 1667 г. оба ставили свои подписи под официальными документами. А затем, в течение 14 лет, Лувуа сосредоточил в своих руках огромную власть. Он занимал посты государственного министра, госсекретаря по военным делам, сюринтенданта строительства, искусств и мануфактур, генерального интенданта фортификаций и конских заводов, канцлера Ордена Святого Духа, великого викария Ордена Святого Лазаря, руководителя почтового ведомства. "Лувуа правил как первый министр и, не будучи первым министром, ниспроверг всех других, вел короля куда и как хотел и стал настоящим властителем", - замечал Сен-Симон. А вот что писал историк Руссе: Лувуа "не любил ни болтунов, ни назойливых людей, ни фантазеров и оказывал им плохой прием; но деловых людей всегда выслушивал".

Эти оценки грешат преувеличением. Лувуа не удалось устранить Кольбера. Естественно, что двум таким лидерам, каждый из которых претендовал на первое место во французской администрации, трудно было найти общий язык. Это были соперники во всем, проявлявшие открытую ненависть друг к другу. У каждого из них имелся свой семейный и деловой клан, свои предпочтения и счеты. Но в борьбе влияний, власти и денег нетерпеливый Лувуа значительно чаще, чем Кольбер, допускал деловые и психологические просчеты.


Не только у семейства Кольбера и его друзей госсекретарь по военным делам не вызывал симпатий. Всех, кто сталкивался с Лувуа, настораживали и его внешний облик, и его характер. Это был грузный человек с широким, полным, всегда красным лицом, которое отнюдь не украшал рано развившийся двойной подбородок. Суровый взгляд, казалось, скрывал мысли. А они, увы, часто были недобрыми. Министра отличали грубость и резкость с низшими, приторная услужливость с высшими, высокомерие и неистребимая зависть. Он был жесток, любые средства использовал для достижения своих целей: незаконные поборы, попрание религиозных и человеческих чувств, грабительские контрибуции, пожары и насилия в захваченных французскими войсками городах и районах. На совести Лувуа грабежи в Голландии в 1672-1673 гг., разрушение немецких городов в 1689 г., пожар в Льеже в 1691 г. Сам себя госсекретарь считал сторонником "крайних мер".

Дадим слово Сен-Симону. По его мнению, Лувуа был "всемогущ" и вместе с тем противоречив. Для одних он являлся "самым надежным, самым пылким другом", для других - "самым опасным врагом, с которым особенно трудно было достигнуть примирения". Окончательный приговор Сен-Симона суров: министр, "одаренный столькими талантами, стал несчастьем для своей родины". И прозорливый герцог, оставивший нам столь богатое эпистолярное наследство, заключает: "Итак, честолюбию Лувуа Франция обязана своими непрерывными войнами, своей плачевной репутацией в вопросах веры договорам, потерей флота и торговли, начавших столь успешно развиваться, чудовищной численностью войск, опустошивших Европу, которая, чтобы не оказаться затопленной кровью, оказалась вынужденной подражать французскому примеру, объединиться - организованно и на длительный срок - против Франции".

Может быть оценка Сен-Симона даже слишком сурова. Ведь Лувуа, как и другие госсекретари, обладая огромной властью, оставался исполнителем воли Людовика XIV. Но фактически министр нередко навязывал королю то или иное решение. Это бесспорно. Поэтому будем справедливы и разделим пополам их историческую ответственность.

Разумеется, суровая критика современников в адрес Лувуа не означает умаления его административных талантов и "кольберовского" трудолюбия. Тот же Сен-Симон называл Лувуа "в его жанре самым великим человеком среди всех появившихся на протяжении многих веков". Он был поистине неутомим: писал и диктовал до 70 писем в день, лично готовил планы боевых кампаний, не согласовывая их с командующими армиями, вел с ними огромную переписку, утверждая иногда даже отдельные перемещения войск, решая конкретные вопросы их снабжения и размещения.

Академик Камилл Руссе посвятил жизни и деятельности Лувуа трехтомное исследование, рассказывающее "о его великих делах и совершенных им крупных ошибках". Ученый изучил документальное наследство военного министра. Оно колоссально: за 30 лет, с 1661 по 1691 г., его переписка составила 900 томов.

Перемены в военном деле, связанные с именем Лувуа, огромны. Для их осуществления честолюбивому госсекретарю прежде всего было необходимо сосредоточить власть в армии в своих руках. Решение этой задачи требовало дипломатического искусства, и немалого. Для начала надо было отодвинуть на задний план маршала Анри Тюренна, прославившегося победами в Италии, Германии, нанесшего поражение Конде в период Фронды. Именно Тюренн готовил планы военных кампаний и руководил войсками. Льстя королю, госсекретарь уговаривал его подписывать лично оперативные документы, выигрывать войны, оставаясь в тиши дворцов. Госсекретарь информировал Людовика о донесениях генералов, затем уже сам направлял приказы. В итоге личная власть Лувуа усилилась. Однако чрезмерная централизация управления войсками и боевыми операциями приводила к просчетам и провалам.

Именно Лувуа "открыл" метод управления войсками и их операциями из своего кабинета - порочный стиль, привившийся не только во Франции. Далеки от идеала были и его принципы подбора офицерских кадров. Он избегал инициативных, беспокойных людей, предпочитая услужливых, льстивых. Они обладали решающим достоинством - покорно внимали военному министру, человеку высокомерному, резкому, грубому во всех отношениях.

Используя свое положение, Лувуа начал теснить потомственных аристократов. Вначале "по мелочам". Так, при обращении к герцогам употреблялся термин "монсеньор". Госсекретарь свои письма сначала к одному, затем к другому и к третьему герцогам начинал словом "месье". Лувуа побаивались даже родовитые аристократы и в борьбу с ним не вступали. Примеру Лувуа последовали Кольбер, а затем и другие госсекретари. Престижу герцогов был нанесен удар.

Власть военного министра усилилась и в связи с упразднением должности генерал-полковника пехоты - самого высокого командного поста в войсках после того, как в 1627 г. Ришелье упразднил должность коннетабля. Генерал-полковник не только был шефом всей армии, но и в каждом полку ему принадлежала первая рота. Другие высшие военные посты (командующий кавалерией, командующий артиллерией) сохранились. Гран-мэтр артиллерии занимал особое положение. Он входил в число высших офицеров короны наряду с канцлером, маршалами, адмиралами и имел особые права: мог, например, в крепости или городе, подвергшимся артиллерийской атаке, конфисковать все предметы из меди и железа от колоколов до домашней утвари.

Лувуа имел своих верных людей среди высшего командного состава армии. К ним принадлежал маршал Франсуа Анри Люксембург, один из учеников принца Конде. Люксембурга отличали личное мужество, презрение к опасности, вместе с тем это был человек аморальный, беспринципный, продажный, готовый на все ради удовлетворения своего честолюбия. Его всегда раздирали противоположные чувства: с одной стороны, его переполняла гордость за свое происхождение и положение, с другой - он пресмыкался перед министрами, фаворитами и фаворитками короля. Лувуа и маршала связывали общие интересы. Потомственный аристократ презирал бывшего плебея, а самодовольный мещанин во дворянстве платил чванливому герцогу той же монетой.

Человеком Лувуа был и маршал Юксель. Он избегал опрометчивых, поспешных действий и умело пользовался таким сильным оружием, как молчание. Всегда насупленное, хмурое лицо маршала выглядывало из-под огромного парика, который, видимо, должен был создавать впечатление напряженной мысли. Всю жизнь Юксель носил костюм из серого драпа, неизменно застегнутый на все пуговицы. По словам Сен-Симона, у маршала была хитрая улыбка "большого и толстого торговца быками". Но тем не менее он умудрялся сохранять добрые отношения и с Лувуа, и с мадам де Ментенон - фавориткой, а затем и фактической женой Людовика XIV.

Как и Юксель, маршал Аркур пользовался поддержкой и Лувуа, и Ментенон. Именно это обстоятельство определило его карьеру, так как маршал обладал всеми талантами, кроме военного. Главная его цель состояла в том, чтобы стать герцогом.

Доверием Лувуа пользовался также Тессе, получивший звание маршала в 1692 г., уже после смерти госсекретаря. Вплоть до этой печальной даты он ни разу не выстрелил из мушкета. Тессе обладал качествами опытного придворного: хитрый, с мягкими, обходительными манерами, всегда вежливый, в совершенстве владеющий жаргоном большого света. Именно это в нем, по всей вероятности, ценили лакеи, неизменно обслуживавшие Тессе не хуже, чем министров.

Что же представляла собой французская армия в начале 60-х годов, когда Людовик XIV освободился от опеки Мазарини? Войска комплектовались на добровольных началах. Армия в мирное время насчитывала 15-20 тыс. человек. Всеобщей воинской повинности не существовало. Вербовщики, спаивая и подкупая молодежь, вынуждали ее подписывать контракты о военной службе. В период войны комплектовали части, которые в мирное время распускались. Большинство солдат составляли французы. Но имелось и много иностранцев. Содержали армию за счет повинности владельцев недвижимого имущества. Постои драгун сопровождались грабежами и насилиями.

Армия являлась частным предприятием, собственностью "дворянства шпаги". Она не принадлежала ни монарху, ни государству. Да и как могло быть иначе, если посты полковников и капитанов продавались, и аристократы, соперничая друг с другом, не хотели считаться ни с богом, ни с чертом, ни с их наместниками на грешной земле. Существовал постоянный рынок военных должностей. Начиналась война - они "в цене", военные действия прекращались - прокатывалась волна увольнений. Но немногие войсковые части, главным образом наиболее известные, сохранялись. Только они и составляли постоянную армию.

Государственная казна брала на себя лишь часть расходов по содержанию войск, и их львиную долю оплачивали офицеры. Отсюда и право собственности полковников на их полки, капитанов - на их роты. Офицеры сами набирали солдат, экипировали их, кормили, приобретали и содержали лошадей, расплачивались из своего кармана за одежду, оружие, продовольствие. Мизерное королевское жалованье выплачивалось нерегулярно, с большим опозданием. Поэтому солдаты, часто обманом завербованные на военную службу, были голодными, раздетыми и занимались воровством, грабежами, мародерством.

Капитан по контракту брал на себя обязанность навербовать определенное число людей. Новобранцам выплачивалось ежедневное жалованье. Минимальный срок службы солдата составлял четыре года. После этого он мог "завербоваться" снова.

Капитан получал 10 экю за каждого завербованного пехотинца, за кавалериста - 50. Жалованье пехотного капитана составляло 75 ливров в месяц в мирное время и наполовину больше в военное. Из оплаты каждого своего подчиненного он мог удерживать несколько су в день для расходов по уходу за оружием, обувью, одеждой. Если в роте насчитывалось 50 человек, капитан получал единовременно три солдатских оклада, 60 человек - пять окладов. Существовали повинности и у населения тех мест, где размещались войсковые части. Кроме ночлега, "места у очага", деревня обязана была выплачивать по пять ливров на каждую роту.

Солдат расселяли у жителей, они обязаны были предоставить жилье, место, утварь, посуду, соль "квартирантам". Города откупались от тяжкой повинности, снимали для войск строения, их называли казармами. Начиная с 1670 г. с целью выколачивания тальи и наказания строптивых в частных домах селили драгун - конных пехотинцев. Этот метод оказался весьма эффективным: грубая солдатня быстро вынуждала самых упорных идти на уступки.

Итак, что же изменилось в вооруженных силах Франции в период правления Лувуа?

В XVII в. в европейских государствах в мирное время стремились до минимума сократить армию. Возникала угроза войны - срочно набирали наемников и призывали дворян. Людовик XIV и его военный министр изменили эту традицию. После подписания в 1668 г. мирного договора в Аахене, завершившего франко-испанскую войну из-за испанских Нидерландов, в мирное время во французской армии осталось 50 тыс. пехотинцев и 15 тыс. кавалеристов. Через десять лет эти цифры удвоились. Содержание столь многочисленной армии обходилось дорого. Но Людовик XIV, как в будущем Наполеон, всегда имел под рукой отмобилизованные войска, готовые немедленно приступить к боевым действиям. Большое преимущество перед неподготовленными соседями! Армия превращалась в единое целое, подчиненное центральной власти. Возникла служба инспекторов, следивших за состоянием и дисциплиной в воинских частях. Их доклады представлялись вначале Лувуа, а затем королю.

"Дисциплина была абсолютной как в дипломатии, так и в армии Людовика XIV". Можно согласиться с этой оценкой Руссе, добавив к ней, что порядок в армии поддерживался различными средствами, в том числе и установленным Лувуа фиксированным жалованьем: пехотинец -5 су в день, кавалерист -15 су. Но и в те времена существовала система "приписок". На смотрах появлялись специально на это время набранные солдаты (пас-волан). Власти вели беспощадную борьбу с "пришельцами", прибегая к варварским методам устрашения. Без следствия и суда виновных секли плетьми и проводили перед войсками. Затем ввели клеймление: палач раскаленным железом выжигал линию на щеке или на лбу виновного. Но и этого Лувуа казалось мало. Установили смертную казнь для пас-волан, замененную через, несколько лет клеймлением и отрезанием носа.

В организации армии произошли крупные перемены. Появились полки драгун - конных пехотинцев, артиллеристов, части гранатометчиков и стрелков. Были построены госпитали, казармы (в Париже, Версале, Лилле, Меце), арсеналы (в Дуэ, Меце, Страсбурге), склады продовольствия и фуража. Постепенно вводилась форма, часто стихийно по воле полковников и капитанов, прежде всего в наемных иностранных частях. Но с 1672 г. она существует уже официально, хотя единообразие в одежде утверждалось с немалыми трудностями.

Иным было отношение к оружию. Офицеры строго выполняли правила, устанавливавшие длину шпаги и пики, калибр мушкета, форму и размеры портупеи и патронташа. Четверть века вели между собой борьбу сторонники и противники использования ружья во французской армии, пока спор не был решен Вобаном (военным инженером, генеральным комиссаром фортификации): он придумал штык, заменивший сразу и мушкет, и пику. Только в 1670 г. королевский ордонанс установил, что в каждой роте четыре стрелка должны были иметь ружья. До этого, если их обнаруживали в пехотных частях, они немедленно изымались и уничтожались, заменялись мушкетами за счет капитанов. Ружья имели элитарные войска: мушкетеры короля, гренадеры, драгуны. Стрелковый полк появился только в 1671 г. По инициативе Вобана был создан инженерный корпус. Специальные части минеров возглавили военные инженеры.

В последние годы своей жизни Лувуа завершил перевооружение французской армии. В 1690 г. имелось 107 рот карабинеров-солдат, вооруженных коротким ружьем с нарезным стволом. Всего их насчитывалось свыше 3 тыс. человек. Во время военных действий формировали объединенную отдельную бригаду карабинеров. В начале XVIII в. полностью исчезли в войсках Франции мушкеты и пики.

Имя Лувуа связано не только с перевооружением французской армии. В его активе и первые шаги на пути введения всеобщей воинской повинности. Королевский ордонанс к 1688 г. обязал интендантов набирать мужчин в возрасте от 20 до 40 лет для службы в милиции. Каждый церковный приход за свой счет одевал и вооружал трех солдат, выплачивал им по 2 су в день. Командовали ими офицеры короля, занятия проходили по воскресеньям и праздникам. 50 человек - рота, 18-20 рот - полк. Всего было сформировано 30 полков, насчитывавших 80 тыс. человек. Срок службы для милиционеров был установлен в два года, а практически он доходил до четырех лет. Спасались от воинской службы всеми доступными способами: женились, уходили в монастыри. Иногда новобранцев даже приводили в кандалах.

На протяжении 1704-1712 гг. все милицейские части влились в регулярные войска. Задачу решили просто: добавили по одному батальону в каждом пехотном полку и по одному эскадрону в каждом кавалерийском. Чисто солдат в пехотной роте возросло с 45 до 60 человек. Это был эмбрион национальной армии, созданной частично на основе воинской повинности.

При Лувуа серьезные изменения произошли и в подготовке офицеров. Во Франции насчитывалось 200 тыс. дворян, из них 20 тыс. находились на военной службе. Офицерский корпус более чем на три четверти состоял из представителей дворянских семей. Они имели право носить шпагу везде, даже в кабинете короля, и иметь у себя любое количество оружия.

Изменился и порядок прохождения военной службы для дворян. Все они, кроме принцев крови, начинали с учеников-кадетов, а затем командовали ротой кавалеристов, или назначались на должность лейтенанта. Министр лично устанавливал "цены" на командные должности: кавалерийский полк стоил 22,5 тыс. ливров, а рота - 12 тыс. ливров. В престижных частях приходилось выплачивать суммы более крупные: гвардейская рота обходилась уже в 80 тыс. ливров. Правда, в этом случае у командира открывалась перспектива быстрого получения чина полковника. Людовик XIV принимал такие решения, хотя Лувуа был противником ускоренного продвижения королевских фаворитов по служебной лестнице. Происхождение перестало быть решающим критерием при получении воинских постов и званий. Табель о рангах, принятая по инициативе Лувуа в 1675 г., предусматривала, что среди равных по званию офицеров старшим являлся не "очередник", а тот, у кого за плечами имелся более длительный срок службы. Старшинство стало для высших должностей в армии основой иерархической лестницы. Это одна из наиболее революционных мер, осуществленных Лувуа - рыцарские законы, пришедшие из глубин средневековья, были подорваны.

Итак, Лувуа открыл новую страницу в истории французской армии. Она сохранила пороки феодального, абсолютистского строя, но на протяжении почти трех десятилетий была самой крупной военной силой в Европе. Огневая мощь французских войск возросла в связи с введением патронов и гранат; из ружья уже можно было стрелять один раз в минуту, стреляли залпами. Боевые порядки размещались в глубину. Солдаты осуществляли сложные маневры - это время первенства пехоты; и она (драгуны) получила возможность быстро перемещаться верхом.

Армия имела и выдающихся военачальников, среди которых Тюренн, Люксембург, Вилар. Талантливым военным строителем был Вобан - воздвигнутые под его руководством на границах Франции крепости защищали территорию страны от внезапного вторжения, вынуждали противника к долгим и изнурительным осадам.

Война, мир и дипломатия всегда тесно взаимосвязаны. Дипломатия по природе своей призвана служить мирным отношениям между народами, сохранять и укреплять их. Но, увы, слишком часто в истории дипломаты прокладывали путь истребительным конфликтам, а затем на руинах строили хрупкое здание временного затишья в межгосударственных отношениях. Роль дипломатической службы неоднозначна. Как справедливо отмечал Руссе, "при Мазарини дипломатия играла первостепенную роль, а война приходила лишь после нее и являлась вспомогательным средством. Людовик XIV перевернул эту последовательность. Вначале шла война, а дипломатия лишь прокладывала ей дорогу и формулировала в договорах сводки завоеваний".

Дела дипломатические всегда живо интересовали Лувуа. Это естественно. Ведомства по иностранным и военным делам не могут не сотрудничать в хорошо налаженном государственном аппарате. К тому же кроме военной политики, в ведении госсекретаря находились пограничные районы, где непосредственно затрагивались международные интересы французского королевства и его соседей. От интендантов и военных, от своих людей во французских посольствах, от многочисленных секретных агентов Лувуа систематически получал дипломатическую информацию.

Разведка активно содействовала военным в наборе иностранцев для французской армии. "Солдаты фортуны" представляли собой большую силу. В одном лишь 1672 г. Лувуа сформировал за рубежом несколько полков: шотландский, английский, немецкий, испанский, два ирландских. Набранный в короткие сроки итальянский полк насчитывал 3 тыс. солдат. В 1700 г. Франция имела под ружьем 360 тыс., из которых 60 тыс. составляли иностранные солдаты.

Своих агентов Лувуа умело использовал и для закупок военных материалов в других странах, даже в тех, против которых готовились военные действия. Доверенные лица Лувуа накануне войны с Голландией приобрели в этой стране 100 тыс. фунтов пороха, 160 тыс. фунтов селитры, 200 тыс. фунтов свинца, 200 тыс. фунтов серы.

Лувуа постоянно вмешивался в дипломатические дела. Он участвовал в переговорах о выкупе Дюнкерка в 1663 г. После смерти Лиона с 1 сентября 1671 г. исполнял обязанности госсекретаря по иностранным делам.

...В 1672 г. французская армия под командованием Тюренна и Конде ("великого Конде", одного из руководителей Фронды, в 1659 г. восстановленного на командных должностях в армии) вторглась в глубь Голландии. 22 июня голландцы взорвали плотины. Вода затопила обширную территорию и французские войска вынуждены были отступить. В тот же день представители Голландии прибыли в Версаль для переговоров. Лувуа вел их с дипломатами. Заседания открылись 29 июня. Голландцы соглашались на большие уступки. Они отдавали Маастрихт - часть епископства Льеж на Мозеле, весь Брабант, северная часть которого с 1609 г. принадлежала Испании, всю голландскую Фландрию, крепости на Рейне. Иными словами, Соединенные провинции сохраняли только свою собственную территорию, да к тому же соглашались выплатить французам 10 млн. ливров компенсации. Генрих IV, Ришелье и Мазарини даже мечтать не могли о подобных условиях.

Очевидно, что мир по всем законам божеским и человеческим следовало подписывать немедленно. Так бы видимо и поступил государственный деятель-реалист, не ослепленный честолюбием и гордыней. Но Лувуа хотел не ослабить, а уничтожить Голландию. Он потребовал дополнительно еще Нимвеген, южную часть провинции Гельдерн, остров Боммель, город Грав, графство Мерси 24 млн. ливров контрибуции. Эти территориальные требования были чрезмерными. Но грозный министр пошел дальше. Он настаивал - последняя капля в чаше терпения голландских дипломатов - на свободе католической религии на всей территории Соединенных провинций. Министр хотел унизить соседнюю республику и требовал, чтобы в Голландии была выпущена золотая медаль в знак благодарности французскому королю за заключение мира.

Это были унизительные, неприемлемые для суверенного государства условия. Переговоры были прерваны. Могучая вспышка народного гнева уничтожила республику в Голландии и привела к власти Вильгельма Оранского - непримиримого врага Людовика XIV. Лично для Лувуа ситуация стала катастрофической. "Никогда на протяжении всей долгой карьеры Лувуа его судьба не подвергалась столь серьезной угрозе", - заметил Руссе. И спас сына отец. Он сумел ослабить удары, наносимые по Лувуа его самым опасным врагом - Тюренном, которого поддерживал Кольбер. Канцлер обратился за помощью к Конде, восстановив его против Тюренна. Конде не поддержал нападок на военного министра и тот сохранил свое кресло.

Тяжкий урок не отрезвил Лувуа. Он по-прежнему вмешивался в дипломатические переговоры напрямую, минуя короля и госсекретаря по иностранным делам, контактировал с послами, дипломатами в иностранных государствах, в частности с французским послом в Лондоне, поскольку позиция Англии имела первостепенное значение во время франко-голландской войны. Посол Франции в Лондоне Барийон 16 февраля 1678 г. получил от госсекретаря указание: "Помешать английскому парламенту договориться с королем Великобритании о войне с Францией". Лувуа считал необходимым выиграть хотя бы 12-15 дней. Дело было срочнейшим. 7 февраля Карл II запросил у парламента ассигнования на вооружение 90 кораблей и 40 тыс. человек. Король рассчитывал, что депутаты отклонят его просьбу. Так и произошло. В нескольких своих письмах Людовику и Лувуа - 10, 17, 19 февраля - Барийон сообщал, что Карл II готов не объявлять Франции войны до 10 марта, если ему будет единовременно выплачено 6 млн. ливров.

Английский нейтралитет и был куплен за эту сумму. Этот шаг вызвал презрительное замечание даже со стороны британского премьер-министра. Он с редкой для английского государственного деятеля откровенностью заявил Барийону: "Если бы Кромвель был во главе нации, король Франции пользовался бы большим уважением".

Лувуа был одним из инициаторов политики "реюньон" (воссоединений). Идея казалась простой и эффективной. Специально созданные объединительные палаты в парламентах Меца, Бризака, Безансона изучали старые договора и устанавливали "зависимости" тех или иных чужеземных городов, селений от уступленных ранее Франции земель. Затем владельцев "спорных" территорий приглашали для защиты своих прав. Они либо не являлись, либо требовали компенсаций. В итоге французы мирным путем "прихватили" полунемецкое графство Монбельяр, герцогство Дё-Пон, являвшееся собственностью шведского короля, графство Шини и другие земли. Некоторые "присоединенные" территории находились в нескольких километрах от Кобленца и Майнца.

"Объединительная политика" привела к утверждению новой концепции границ: вместо пограничной зоны - пограничная линия. Волна протестов прокатилась по Германии. И Людовик XIV вынужден был отказаться от разбойничьих методов решения территориальных вопросов. Правда ненадолго. В 1687-1688 гг. французские войска по приказу Лувуа огнем и мечом прошлись в Германии по городам и деревням Пфальца, расположенного по левому берегу Рейна на север от Эльзаса. "Вопреки нашим собственным интересам и военным соображениям сожгли большие города Вормс, Спир, Гейдельберг, большое.число других, менее значительных городов, самые богатые и самые лучшие районы в мире. Довели этот опасный подход до того, что запретили сеять как по ту, так и по другую сторону от течения Мааса", - писал герцог Вилар, дипломат и маршал Франции.

Одной из ведущих черт характера Лувуа была жестокость. Именно по его приказам французские войска бесчинствовали в Германии, опустошали города и деревни, расправлялись с населением.

Эти злодеяния восстановили против Франции всю Европу. Их просто опасно было продолжать. А Лувуа настойчиво предлагал королю сжечь Трир. Дважды не получив согласия, он на третий раз заявил Людовику, что отдал приказ об уничтожении города. Разгневанный монарх с каминными щипцами в руках бросился на своего министра, под страхом смерти требуя от него немедленно остановить очередную кровавую расправу. Правда, Лувуа еще не успел привести свое кровавое намерение в исполнение, хотя гонец ждал только сигнала, чтобы отправиться в путь. Это была последняя капля, переполнившая чашу монаршего терпения. В 1691 г . в тот день, когда 50-летний Лувуа скоропостижно скончался, был заготовлен приказ о его аресте и заточении в Бастилию.

Вначале Лувуа похоронили в Доме инвалидов. В январе 1699 г. гроб перенесли в мавзолей в церкви капуцинов на Вандомской площади. Но церковь впоследствии разрушили, чтобы проложить дорогу по улице Мира) и останки министра были захоронены в музее Пети-Огюстен. Здесь же памятник - фигура спящего Лувуа из белого мрамора. В его ногах молится на коленях женщина, поднявшая глаза к небу. Это его жена Анна де Сувре. У основания стоят две бронзовые фигуры: Мудрость и Бдительность. Обладал ли военный министр Людовика XIV этими достойными государственного деятеля качествами? Увы, далеко не в полной мере.